СКАЗКА О ДАШДЕМИРЕ

 

 Жила-была в далекие времена старая женщина по имени Фаты. И был у нее единственный сын — Дашдемир.

 Это был очень умный мальчик. Его отец, Заман-киши, распознав в маленьком Дашдемире необыкновенные способности, отдал его учителю по имени Мирза Мохсун. За короткое время Дашдемир научился читать и писать, он с увлечением слушал Мирзу Мохсуна, который каждый день читал ему интересные книги и рассказывал об удивительных приключениях. Дашдемир так полюбил Мирзу Мохсуна, что ни на минуту не хотел расставаться с ним. Но судьба оторвала Дашдемира от ученья. Случилось это, когда мальчик лишился отца.

 Отец Дашдемира Заман-киши был трудолюбивым садовником. Не зная ни сна, ни отдыха, он все свои силы отдавал саду. И цвели в этом саду такие прекрасные цветы, наливались соком такие чудесные плоды, что прохожие останавливались и подолгу любовались ими. Заман-киши продавал цветы и фрукты и этим содержал свою семью.

Сад Замана-киши находился на окраине города, возле мельницы. Когда Дашдемир был еще совсем маленьким, на этой мельнице случилось большое несчастье.

Однажды утром соседи, проснувшись, увидели, что мельник и его жена мертвы. Сколько ни искали злодеев, задушивших мельника и его жену, найти не смогли. После этого никто не соглашался работать на мельнице, и люди обходили ее стороной.

Шло время, и о заброшенной мельнице народ стал рассказывать разные небылицы. Одни говорили, что в ней живут джинны, другие утверждали, что разбойники.

Заман-киши был не только трудолюбив, но также умен и мужественен. Многое передумал он о том, что произошло на мельнице. Садовник не верил в дивов, он знал, что мельника и его жену задушили злые люди — разбойники, но кто они были?

Однажды ночью, когда Заман-киши спал, с мельницы донесся крик. Садовник вскочил и подбежал к окошку. Хотя было очень темно, острый глаз Замана-киши разглядел во дворе мельницы тени нескольких человек, которые, видимо, боролись. Потом снова послышался крик, вернее не крик, а стон, будто кого-то душили. Заман-киши не выдержал, выбежал из дома и ринулся к мельнице.

А утром на мельнице нашли два трупа. Одного из них никто не мог распознать, а другой был Заман- киши.

Горько плакала старая Фаты, не зная, что предпринять. Наконец она пошла к Мирзе Мохсуну и попросила его написать жалобу самому падишаху. Но владыка не пожелал ответить на жалобу.

Вот тогда-то и пришлось Дашдемиру уйти от своего учителя Мирзы Мохсуна и стать садовником вместо отца, чтобы кормить себя и мать.

Дни складывались в месяцы, а месяцы в годы. Дашдемиру исполнилось шестнадцать лет. И умом и отвагой не было в горо­де равных ему.

 Однажды среди сверстников Дашдемира разгорелся спор: кто самый отважный? И решили так: кто считает себя самым смелым, пусть пойдет на мельницу и забьет там кол.

— Я пойду! — первым вызвался Дашдемир.

Юноши принесли ему кол и топор. Дашдемир дождался, пока стемнеет, и, взяв кол, топор и свой кизиловый посох, подошел к мельнице. С занесенным над головой на всякий случай посохом, он вошел внутрь. Но не успел сделать и нескольких шагов, как услышал голос:

— Стой, кто ты?

Юноша обернулся и увидел у входа человека, лицо которого до самых глаз было повязано черным платком.

Дашдемир, крепко сжав палку в руках, отступил на шаг. А человек с закрытым лицом сказал:

— Разве не ведомо тебе, что это жилище джиннов? Разве ты не знаешь, что отсюда птица не может выбраться, не изранив крыльев, мул не уйдет, не изломав копыт, человек — не поплатившись кровью?

— Да, я от многих слышал, что это жилище джиннов, но не верил этому. И вот теперь я убедился, что все это ложь, потому что ты не джинн, а человек, — спокойно ответил Дашдемир.

— Если бы ты принял меня за джинна, я, может быть, отпустил бы тебя отсюда живым. Но раз ты узнал, что я человек, я должен тебя задушить, чтобы ты никому не смог раскрыть мою тайну.

 Сказав это, человек с закрытым лицом бросился на Дашдемира. Дашдемир подпустил его к себе и ударил палкой по голове. Человек с закрытым лицом зашатался, но устоял на ногах. Отступив, он обнажил свою саблю и снова кинулся на Дашдемира. Они схватились — Дашдемир дрался палкой, а человек с закрытым лицом — саблей. Человеку с закрытым лицом удалось ударом сабли выбить палку из рук Дашдемира. Воспользовавшись тем, что Дашдемир остался безоружным, он размахнулся саблей, чтобы нанести юноше удар по голове. Но Дашдемир успел поднять и подставить топор, и сабля с такой силой ударилась о него, что переломилась надвое. Ее рукоятка осталась в руке у человека с закрытым лицом, а клинок упал на землю. Теперь уже человек с закрытым лицом остался безоружным. Он повернулся и бросился бежать в глубь мельницы. Что-то лязгнуло, и человек с закрытым лицом исчез. Дашдемир бросился за ним, но человек с закрытым лицом словно провалился сквозь землю. Сколько ни искал его Дашдемир, так и не нашел. Видя, что поиски ни к чему не приведут, он забил кол, который держал в руке, и, взяв свою палку, топор и клинок переломленной сабли, вернулся домой.

Всю ночь до самого утра Дашдемир не мог уснуть, он все думал о том, как раскрыть тайну заброшенной мельницы. С кем мог Дашдемир поделиться мыслями, волновавшими его? Конечно, только со своим учителем. И утром юноша пошел к Мирзе Мохсуну. Он рассказал учителю обо всем, что с ним приключилось на мельнице. Мирза Мохсун внимательно выслушал его, посмотрел на клинок от сабли и сказал:

— Сын мой, все, что говорят о разных джиннах, ложь. И мельника и его жену удушили злые люди. И бедного твоего отца убили они. А теперь хотели убить тебя. Ты хорошо сделал, что не стал никому рассказывать о том, что приключилось с тобой прошлой ночью. Для того чтобы раскрыть тайну этой мельницы, нужно действовать осторожно и обдуманно. А теперь послушай, что я скажу тебе. Падишах нашего города молод и неопытен, а его визирь — очень хитрый человек. Уже долгое время в нашем городе орудует большая шайка разбойников. Один-два раза в месяц они останавливают и грабят караваны. Падишах, как ни старается, не может узнать, кто эти разбойники. Недавно он решил призвать к себе умудренных жизнью людей, чтобы посоветоваться о том, как изловить разбойников. Два дня назад он пригласил и меня. Я сказал ему:

— Да снизойдет благополучие на падишаха. Ты мог бы давно раскрыть эту шайку, если бы она не была связана с большими людьми твоего города. Весьма вероятно, что разбойников следует искать среди твоих придворных.

— Мои слова понравились падишаху. А сейчас я убедился, что был прав. Сабля, которая переломилась о твой топор, — шахская сабля. Посмотри — на ней печать падишаха. Такие сабли падишах дарит только своим приближенным. Нам надо установить, кому принадлежит эта сабля.

— Что же в этом трудного! — воскликнул обрадованный Дашдемир. — Покажем клинок падишаху, и он сразу вспомнит, кому он подарил эту саблю.

— Нет, сын мой, — возразил Мирза Мохсун. — Это очень опасный путь. Если сабля принадлежала близкому к падишаху человеку, то падишах не выдаст его, а загубит нас, чтобы тайна осталась неоткрытой. Еще раз говорю тебе: нужно действовать очень осмотрительно.

 Мирза Мохсун спрятал клинок, который принес Дашдемир, и направился к падишаху, а юноша пошел домой.

 Подходя к дому, Дашдемир увидел во дворе шахского вое­воду Абас-бека, кричавшего на старую Фаты.

— Что такое? Что случилось? — спросил Дашдемир.

— Случилось то, что ты должен оставить этот дом и убраться отсюда вместе со своей матерью. И этот дом, и этот сад принадлежат мне, — ответил Абас-бек.

— С каких же это пор мой дом стал твоим?

— С этой ночи.

— Я ничего не понимаю,— сказал Дашдемир. — Этот дом оставил мне мой отец. Почему же с этой ночи он становится твоим?

— Я не хочу ничего объяснять, — сердито ответил Абас-бек. — Завтра тебя поведут в суд, там и узнаешь все.

 Сказав это, Абас-бек ушел. А Дашдемир, дождавшись вечера, пошел к Мирзе Мохсуну, чтобы рассказать ему о своем горе. Но он не застал учителя дома. Нардан — умная и красивая дочь Мирзы Мохсуна — вышла к Дашдемиру и сказала, что отец еще не возвратился от падишаха. Дашдемиру не оставалось ничего иного, как вернуться домой и ждать.

 Утром двое вооруженных людей пришли за Дашдемиром и повели его в суд. Пришел и Абас-бек.

Когда суд начался, Абас-бек сказал:

— Прошлой ночью я видел во сне, что дом, в котором живут этот юноша и его старая мать, а также их сад мой отец отдал его отцу. Сейчас я хочу, чтобы они вернули мне и дом и сад.

 Услышав эти слова Абас-бека, Дашдемир громко рассмеялся. «Какой же он дурак , — подумал он. — Сам дурак и полагает, что и судья дурак. Мало ли какая чушь может присниться человеку».

— Чего ты смеешься? — прервал его мысли сердитый голос судьи. — Лучше верни человеку его дом и сад.

Дашдемир опешил от изумления.

— Да пребудет судья во здравии! — воскликнул он. — Мало ли что можно увидеть во сне! Разве можно принять за правду все, что приснится каждому?

— Абас-бек — уважаемый человек, начальник войска падишаха. Такой человек не может видеть ложный сон. Отдай ему дом и сад, даю тебе три дня срока.

Сколько ни взывал Дашдемир к разуму судьи, все было бестолку. Опечаленный, вернулся он домой. Долго думал юноша, как быть, и наконец решил написать прошение самому падишаху. Так и поступил. На следующий день принесли ответ. В нем было сказано, что падишах оставляет решение судьи в силе и велит ему, Дашдемиру, отдать дом и сад начальнику войска падишаха Абас-беку.

Что было делать теперь Дашдемиру? Когда стемнело, он снова направился к Мирзе Мохсуну, чтобы рассказать ему о своих злоключениях и попросить совета.

Но сколько ни стучался Дашдемир в дверь, никто не открыл ему. Наконец его стук услышал сосед Мирзы Мохсуна. Он вышел и сказал, что у Мирзы Мохсуна никого нет дома. Хозяин отсутствует уже три дня, а его дочь уехала вчера.

«Что могло случиться с моим учителем?» — подумал Дашдемир, и его охватило такое недоброе предчувствие, что он даже забыл о своем горе. Как он ни думал, ни гадал, но ни до чего не мог доискаться.

Весь день Дашдемир провел в горьких думах.

А вечером вдруг раздался стук в дверь. Дашдемир вышел и увидел чабана в мохнатой папахе, чарыхах (Чарыхи – крестьянская обувь из сыромятной кожи) и с палкой в руке.

— Что тебе надо? — спросил Дашдемир.

— Я гость в этом городе, — ответил чабан. — Если позволишь, я проведу эту ночь у тебя, а утром уйду.

— Заходи. В нашем доме всегда рады гостю. Старая Фаты заварила чай, принесла еду. За чаем чабан стал рассказывать о себе.

— Я пасу отару своих братьев. А сегодня я привел баранов для начальника шахского войска Абас-бека. Он так долго держал меня, что стемнело, и я не успел вернуться домой.

— А почему Абас-бек не оставил тебя своим гостем? — спросил Дашдемир.

— Кто я такой, чтобы Абас-бек оставил меня в своем доме? Он чуть было не приказал избить меня за то, что я мало привел баранов. Хорошо еще, что обошлось. Это ненасытный человек. Стоит ему увидеть что-нибудь хорошее, как сейчас же требует — отдай, и все.

Эти слова чабана задели Дашдемира за живое, и он рассказал гостю о своем горе.

— Почему же ты не подаешь жалобу падишаху? — спросил, выслушав Дашдемира, чабан.

— Да и падишах, видно, такой же, как начальник его войска.— И Дашдемир показал гостю ответ падишаха на свою жалобу.

— Но ведь я сам видел сегодня, что у Абас-бека прекрасный дом и огромный сад. Зачем же ему твоя маленькая хижина?

Дашдемир чуть было не рассказал чабану о том, что произошло с ним на заброшенной мельнице, но, вспомнив наказ Мирзы Мохсуна, вовремя спохватился.

— Брат мой, — сказал он, — это тайна, и, пока не придет время, я не могу раскрыть ее никому.

Только Дашдемир произнес эти слова, как в дверь постучали. Вошла женщина, закутанная в черную чадру. Старая Фаты вышла ей навстречу. Но женщина прошла мимо нее и, подойдя к Дашдемиру, сказала:

— У меня есть к тебе три вопроса. Хорошенько подумай, а потом отвечай! Во-первых, скажи мне, кто этот человек?

— Это мой гость, чабан, пришедший с гор. Он попросил у меня ночлега, — ответил Дашдемир.

— Теперь дай ответ на второй вопрос, — сказала женщина.— Скажи мне, ты хочешь помочь Мирзе Мохсуну, своему учителю? Дашдемир так и вскочил с места.

— Я готов отдать жизнь за него! — воскликнул он. — Скажи, кто ты? Где Мирза Мохсун?

— Ответь мне на третий вопрос. Скажи, умеешь ли ты хранить тайну?

— Сестра, не оскорбляй меня. Я учился у Мирзы Мохсуна, а этим все сказано, — ответил Дашдемир.

— Ну, тогда объясни вот это... — сказала женщина и, вытащив из-под чадры тарелку, поставила ее перед Дашдемиром.

В тарелке лежали гранат, горсть игл, ножницы, лист бумаги, кусок мяса и нож.

— Если ты не забыл того, чему учил тебя Мирза Мохсун, то должен понять, что означают эти вещи.

Дашдемир, ничего не говоря, взял нож и разрезал мясо на мелкие кусочки. Потом он ножницами изрезал на клочки лист бумаги. Затем взял в руки горсть игл и по одной вонзил их в гранат.

— Молодец! — улыбнулась женщина. — Теперь объясни, что ты хочешь сказать этим.

— Ханум, я понял, что ты решила доверить мне тайну,— сказал Дашдемир. — Разрезав на кусочки мясо и бумагу, я хотел сказать, что, если бы даже мое тело изрезали на куски, как это мясо и как эту бумагу, и пронзили бы стрелами, как этот гранат, я все равно никому не открыл бы того, что ты доверишь мне.

Услышав это, женщина снова улыбнулась и скинула с лица чадру.

Дашдемир увидел перед собой дочь Мирзы Мохсуна — красавицу Нардан.

— О, Нардан! — воскликнул Дашдемир. — Скажи мне, почему ты уехала из своего дома, где твой отец?

— Слушай же, Дашдемир, с того дня, как мой отец ушел к падишаху, я не видела его. И по сей день я не знаю, что с ним. Но вечером того самого дня наш сосед принес мне пять вещей — условных знаков — и сказал, что отец просил его передать эти вещи мне. Я сразу заподозрила, что с отцом что-то случилось, и поэтому той же ночью ушла из дома. Что означают три из присланных отцом вещей, я поняла, а что он хотел сказать двумя остальными, — нет. Поэтому я и пришла к тебе.

— Какие же вещи прислал твой отец? — спросил Дашдемир.

— Отец послал грушу, сливу, ручную мельницу, кусок железа и камень. Я поняла, что ручная мельница, — это та самая заброшенная мельница, что стоит возле вашего дома, а камень и железо— это ты^[i]. Но что значит груша и слива? — и Нардан положила перед Дашдемиром грушу и сливу.

Внимательно посмотрев на них, Дашдемир улыбнулся и сказал:

— Ты правильно разгадала, что означают и ручная мельница, и камень, и железо. А мне ясно, что хотел сказать твой отец, передав эти плоды.

— Что же?

Дашдемир хотел было ответить Нардан, но, глянув на чабана, осекся.

— Гость хочет спать, — сказал он, — пусть мать постелит ему, а мы перейдем в другую комнату.

Когда Дашдемир и Нардан прошли в другую комнату, юноша, показывая на грушу и сливу, сказал:

— Нардан, эта груша — сорта Абас-бейли, а эту сливу садовники называют сливой-визирем. Твой отец хочет сказать, что история, приключившаяся со мною на заброшенной мельнице, связана с начальником шахского войска Абас-беком и визирем.

— Что же мы должны предпринять? — спросила девушка.

— Во-первых, мы должны хранить нашу тайну. Во-вторых, нам нужно во что бы то ни стало узнать, где твой отец и что с ним. Без его совета нельзя ничего предпринимать. Я попрошу мать, чтобы она перешла в ваш дом, и вы поживете вместе. А я тем временем попытаюсь узнать, где Мирза Мохсун.

Проводив Нардан и мать, которая пошла вместе с девушкой, Дашдемир вернулся к гостю. Чабан еще не спал.

— Я ровно ничего не понял из вашего разговора, — сказал он.

— И хорошо, что не понял, брат! — ответил Дашдемир. Видя, что Дашдемир не хочет объяснить, о чем он говорил с девушкой, гость спросил:

— Значит, послезавтра Абас-бек отнимет у тебя этот дом?

— Если сумеет, отнимет, — сказал Дашдемир. — Послезавтра я пойду к падишаху.

— А тебя пустят к падишаху?

— Если бы это зависело от них, наверняка не пустили бы. Но я сделаю так, что падишах сам пригласит меня к себе.

Дашдемир и чабан поговорили еще немного, а потом уснули.

Утром чабан ушел, и Дашдемир остался один. Прошел день. Прошла ночь. На следующее утро спозаранку Дашдемир встал, взял кирку и лопату и направился к шахскому дворцу. Подойдя к дворцу, он стал подкапывать его стену.

— Что ты делаешь?! — закричали стражники и, схватив Дашдемира, повели его во дворец.

Но сколько там ни допытывались, зачем он подкапывал стену, Дашдемир отвечал одно и то же:

— Кроме падишаха, никому не могу сказать об этом.

Видя, что от юноши ничего не добьешься, стражники повели его к падишаху. Падишах сидел на троне, лицо его было покрыто шелковым платком. Рядом с падишахом Дашдемир увидел и визиря, и Абас-бека.

— Слушай, кто ты и чем занимаешься? Зачем ты подкапывал стену моего дворца? — спросил падишах.

— Да снизойдет благополучие на падишаха, там закопаны семь кувшинов, полных золота. Вот я и хотел вытащить их.

— А откуда тебе известно, что там есть золото?

— Да прибавится здоровье падишаху, сегодня ночью я видел во сне, — ответил Дашдемир.

— Ты, видно, дурак, — разозлился падишах. — Разве все, что видишь во сне, можно принимать за истину!

— Да снизойдет благополучие на падишаха, я и сам раньше полагал, что снам не следует верить.

— Но начальник твоего войска Абас-бек научил меня другому.

— Говори толком, в чем дело, — приказал падишах. Дашдемир рассказал обо всем.

— Да снизойдет благополучие на падишаха, — закончил свой рассказ Дашдемир, — теперь объясни мне, как же это получается, что сны богатых бывают правильными, а сны бедных ложными?

Падишах разгневался и, повернувшись в сторону визиря и Абас-бека, приказал:

— Сейчас же отмените решение суда, и пусть этот дом оста­нется за его хозяином.

Визирь и Абас-бек вышли. А падишах приказал стражнику:

— Принеси ту вещь, которую я вчера дал тебе.

Стражник вышел и вернулся с подносом. Падишах приказал поставить поднос перед Дашдемиром. На подносе лежали гранат, горстка игл, ножницы, лист бумаги, кусочек мяса и нож.

— Если ты не забыл, чему учил тебя Мирза Мохсун, отвечай! — приказал падишах.

Дашдемир так и замер от изумления. Но он быстро взял себя в руки, изрезал мясо и бумагу, а иглы вонзил в гранат.

Падишах засмеялся и скинул с лица шелковый платок.

Дашдемир поднял глаза и узнал в падишахе того самого чабана, который попросил у него ночлега.

— Я нарочно отверг твою жалобу на Абас-бека, чтобы заставить тебя прийти ко мне, — сказал падишах. — Я подозреваю своих людей. Кажется, Мирза Мохсун был прав в своих предположениях. В ту ночь я умышленно переоделся чабаном и пришел к тебе. Но я не все слышал. Скажи мне, что означают те фрукты — груша и слива, что это за мельница и где Мирза Мохсун?

Дашдемир задумался. «Может быть, падишах и в самом деле заподозрил своих людей и хочет разоблачить их. Но возможно и другое, а именно, что падишах сам заодно со своим визирем и начальником войска. Нет, я не могу открыть ему то, что знаю».

— Я при тебе обещал той девушке, — сказал Дашдемир,— какое бы испытание ни выпало на мою долю, я не раскрою эту тайну. Поэтому ты напрасно спрашиваешь меня. Я ничего не знаю.

— Дашдемир, ты знаешь многое. Не упрямься! Расскажи обо всем, что тебе известно.

— Я ничего не знаю,—  повторил Дашдемир.

— Пока ты не расскажешь мне все, что знаешь, я буду держать тебя здесь! — сказал падишах и приказал стражникам отвести Дашдемира и посадить его в темницу.

Никто не рад попасть в темницу. Но Дашдемир был доволен тем, что угодил туда, потому что в темнице он увидел своего учителя Мирзу Мохсуна.

Когда настала ночь и все заснули, Мирза Мохсун рассказал Дашдемиру о том, что с ним приключилось.

— Сын мой, — сказал он, — меня заточили сюда визирь с Абас-беком. Другого выхода у них и не было. Если бы они не посадили меня в темницу, я бы разоблачил их грязные проделки. А дело было так. Падишах оказывается склонился к тому, чтобы назначить меня своим советником. Когда визирь с Абас-беком узнали о намерении падишаха, они решили во что бы то ни стало опорочить меня в его глазах. А я и не подозревал об этом. В тот самый день я пришел во дворец рано, падишах еще почивал. Визирь увидел меня и повел в свою комнату — отведай, мол, мой хаш (Хаш — восточное блюдо, приготовленное из бараньих ножек и головы и приправленное чесноком). Я поел, а когда мы встали из-за стола, визирь сказал, мне, что падишах не выносит запаха чеснока. Поэтому я, придя к падишаху, остановился на расстоянии и прикрыл рот платком. Увидев меня в такой позе, падишах сильно разгневался и приказал отрубить мне голову. Оказывается, визирь, накормив меня хашем и сказав, что падишах не выносит чесночного запаха, тут же направился к падишаху и налгал ему, будто я говорил, что изо рта падишаха скверно пахнет и я, мол, не переношу этот запах. То, что я поднес ко рту платок и остановился в отдалении, явилось для падишаха подтверждением слов визиря. Вот он и приказал отсечь мне голову. Услышав повеление падишаха, визирь и Абас-бек пришли в неописуемую радость. А я тем временем, присмотревшись, увидел, что шахская сабля Абас-бека неплотно сидит в ножнах, и сразу вспомнил о том клинке, что ты принес с заброшенной мельницы.

— Раз ты казнишь меня, исполни мою последнюю просьбу. Я хочу, чтобы мою голову отрубил начальник твоего войска Абас-бек, причем шахской саблей, той, которую ты подарил ему.

Падишах с удивлением посмотрел на меня, подумал и, обратившись к Абас-беку, приказал:

— Отруби ему голову.

— Да снизойдет благополучие на падишаха! — взмолился Абас-бек. — Этот человек совем не виновен, помилуй его!

— Не прекословь, обнажи саблю, которую я подарил тебе, и отруби голову этому человеку, — еще раз приказал падишах.

Тогда Абас-бек, взявшись за золотую рукоять сабли, сказал:

— Да снизойдет благополучие на падишаха, я выполню твой приказ. И если этот человек виноват, пусть с первого же удара его голова упадет на землю. Если же он невиновен, пусть моя шахская сабля станет деревянной!

Сказав это, Абас-бек обнажил саблю, и все увидели, что ее клинок деревянный. Подумав, падишах повернулся ко мне и сказал:

— Видно, ты и в самом деле невиновен. Ступай, а завтра придешь ко мне.

Тогда-то мне и стало совсем ясно, что человек, напавший на тебя в заброшенной мельнице, был Абас-бек. И сабля, которая переломилась о твой топор, была шахским даром Абас-беку. Не успев еще обзавестись новой саблей, он, чтобы не вызвать подо­зрений падишаха, приделал к золотой рукояти деревянный клинок.

Но и Абас-бек с визирем поняли, что я знаю их тайну. Поэтому, как только я вышел из дворца, они схватили меня и посадили в эту темницу.

Дашдемир, в свою очередь, рассказал Мирзе Мохсуну обо всем, что с ним приключилось за время их разлуки.

Прошло несколько дней. В каждый из них падишах призывал к себе Дашдемира и требовал, чтобы тот раскрыл ему свою тайну. А Дашдемир упорно отвечал, что ничего не знает. И всякий раз после такого ответа юношу снова уводили в темницу.

Однажды падишах, проснувшись, узнал, что огромное войско соседнего царства осадило его город. Падишах послал своих людей узнать, чего хотят соседи.

— Мы зададим вам один вопрос, — сообщил им соседний падишах,— и если вы ответите на него, мы уйдем, если же нет — возьмем вас всех в плен. Соберите завтра всех мудрецов вашего города, мы придем и зададим наш вопрос.

Падишах приказал собрать всех умных людей города. На следующее утро люди соседнего падишаха привели двух кобыл одинакового роста и масти и сказали:

— Ответьте нам, не смотря в зубы этих кобыл, какая из них мать, а какая ее детеныш.

Но сколько ни думали умные люди города, никто из них не смог ответить на этот вопрос. Тогда падишах приказал стражникам:

— Приведите из темницы Дашдемира. Привели Дашдемира.

Падишах объяснил ему в чем дело и сказал:

— Вся надежда на тебя. Мирза Мохсун пропал и только ты, его ученик, сможешь ответить на этот вопрос.

— Хорошо, — сказал Дашдемир, — прикажи, чтобы поставили две кормушки и в каждую насыпали немного ячменя.

Как только принесли кормушки, Дашдемир освободил обеих кобыл от узды и пустил к кормушкам. Увидев ячмень, одна из лошадей заржала, а другая — подбежала к ней.

— Да снизойдет благополучие на падишаха, — сказал Дашдемир, — та лошадь, которая заржала, — мать, а та, которая подбежала к ней, — ее детеныш.

Услышав такой ответ, войско соседнего падишаха отошло от города.

Когда все разошлись, падишах призвал к себе Дашдемира.

— Спасибо тебе! Если бы не ты, наши дела были бы плохи,— сказал он. — Требуй от меня чего хочешь.

— Да снизойдет благополучие на падишаха, мне ничего не надо. Я хочу только, чтобы ты выпустил меня из темницы.

— Об этом и не проси. Пока не откроешь тайну, не выпущу, — сказал падишах.

— Да снизойдет благополучие на падишаха, я ничего не скажу.

Дашдемира снова увели в темницу.

Когда Дашдемир рассказал обо всем Мирзе Мохсуну, тот сказал:

— Ты хорошо сделал, что ничего не сказал. Надо быть осторожным. Если падишах снова призовет тебя, ты поставишь ему одно условие, прежде чем раскрыть тайну. Это поможет нам выяснить, что за человек падишах. А какое это условие, я скажу тебе потом.

Прошло два дня. А на третий — город снова осадило войско соседнего падишаха. На этот раз его люди задали еще более трудный вопрос. Они нарисовали на земле круг и сказали:

— Или вы ответите, что означает этот круг, или мы возьмем вас всех в плен.

Ни один из ученых людей не мог понять, что означает этот круг и что с ним следует делать.

Падишах снова призвал Дашдемира. Когда Дашдемира уводили, Мирза Мохсун сказал ему:

— Если падишах спросит тебя, чего ты желаешь в награду, скажи: «У меня единственная просьба к тебе — призови свою мать и я задам ей один вопрос. А потом открою тебе свою тайну». Когда падишах призовет мать, ты спросишь у нее: «Если мать сознательно теряет своего ребенка, какого наказания заслуживает она?» Как она поведет себя — расскажешь мне.

Между тем люди соседнего падишаха ждали ответа на свой вопрос.

Когда Дашдемира подвели к кругу, он взял палку и разделил ею круг на две половины. Тогда люди соседнего падишаха положили на одну половину стрелу. Дашдемир же взял меч падишаха и положил его на другую половину круга. После этого люди соседи его падишаха высыпали в круг горсть пшена. Дашдемир, недолго думая, приказал, чтобы ему принесли петуха. Когда принесли петуха, он пустил его в круг, и петух быстро склевал все зерно. Увидев это, люди соседнего падишаха, опустив голову, молча ушли.

— Дашдемир, я ничего не понял, — сказал падишах. — Что спрашивали они и что ты им ответил?

— Да снизойдет благополучие на падишаха, тем кругом, что они нарисовали, они хотели сказать: весь мир должен быть нашим. Я же, разделив круг, дал им понять, что в мире есть и наша земля, и мы ее никому не отдадим. Положив стрелу, они хотели сказать, что раз так, то они будут воевать с нами. В ответ на это я положил меч. Пшено, которое они высыпали, означало, что их войско бесчисленно. Я же все это пшено отдал на съедение одному петуху, сказав тем самым, что у нас есть такие пехлеваны, которым не страшно их войско.

— Спасибо тебе, Дашдемир, — сказал падишах. — Если бы не ты, никто из нас не смог бы ответить им. Скажи мне, что ты просишь у меня?

— Да снизойдет благополучие на падишаха, я знаю, что ты не освободишь меня, пока я не раскрою тебе тайну. Сейчас у меня есть такая просьба: призови к себе свою мать, и я задам ей один вопрос.

Когда падишах призвал свою мать, Дашдемир спросил у нее:

— Ханум, если мать сознательно теряет своего ребенка, какого наказания заслуживает она?

Только Дашдемир произнес эти слова, как мать падишаха закричала и упала без чувств.

— Что ты сказал моей матери? — спросил падишах.

— Я пока не могу сказать тебе этого, — ответил Дашдемир. Падишах разгневался и приказал снова увести Дашдемира в темницу.

Когда Дашдемир рассказал Мирзе Мохсуну о случившемся, мудрец сказал:

— Отныне мне все ясно. Нам не следует бояться падишаха. Но нужно остерегаться визиря и Абас-бека. Теперь ты можешь рассказать падишаху и о заброшенной мельнице, и о переломленной сабле, и о том, что я нахожусь в темнице. Когда же он призовет к себе меня, я раскрою такую тайну, что все вы будете поражены.

— Нет, я дал слово Нардан и без ее разрешения не скажу ничего ни падишаху, ни кому-либо другому.

При этих словах в темницу вошли стражники и сказали, что падишах призывает Дашдемира.

Оказалось, что к городу снова подошло огромное войско соседнего падишаха. Его люди принесли большой камень и сказали:

— Или вы сошьете из этого камня одежду для нашего падишаха, или мы всех вас возьмем в плен.

Дашдемир, подойдя к камню, сказал:

— Из камня нетрудно сшить одежду. Но у меня сломалась игла и кончились нитки. Вот вам горсть песка, возьмите и сделайте из него иглу и нитки, тогда я начну шить.

Люди соседнего падишаха растерялись.

— Разве из песка может получиться игла и нитки? — удивленно спросили они.

— Конечно, — ответил Дашдемир. — Человек, который не умеет сделать из песка иглу и нитки, не сможет носить одежду из камня. Я буду ждать здесь, и когда вы принесете мне иглу и нитки из песка, я сошью одежду для вашего падишаха.

И на этот раз люди соседнего падишаха ушли ни с чем.

— Спасибо тебе, — сказал, повернувшись к Дашдемиру, падишах. — Сегодня ты их так проучил, что они больше не придут сюда. А теперь я хочу поговорить с тобой в последний раз. Или ты сегодня же раскроешь мне твою тайну, или я прикажу повесить тебя.

— Да снизойдет благополучие на падишаха, — ответил Дашдемир. — Я дал слово, и пока тот, кому я обещал, не разрешит мне говорить, я ничего не скажу тебе.

Падишах разгневался и приказал поставить на площади виселицу. Глашатаи известили, что Дашдемир будет повешен за непослушание падишаху.

На площади собрался народ. Привели Дашдемира. Падишах еще раз спросил:

— Будешь говорить или нет?

— Нет, — ответил Дашдемир.

Падишах призвал палачей. Но только те надели веревку на шею Дашдемира, как мимо виселицы пронесся всадник и ударил о землю гранат. Гранат разбился, его зернышки рассыпались вокруг.

— Да снизойдет благополучие на падишаха! — воскликнул Дашдемир. — Я готов говорить.

— Почему же ты до сих пор не хотел говорить, а сейчас согласился? — спросил падишах.

— Да снизойдет благополучие на падишаха, — сказал Дашдемир. — Тот, кому я дал слово, разрешил мне открыть тайну, — и он показал падишаху на зернышки граната, рассыпавшиеся на земле.

— Хорошо, — сказал падишах, — отвечай, кто была та девушка, которую я видел у тебя?

— Это была дочь Мирзы Мохсуна.

— Я так и думал. Теперь скажи, что хотел сказать Мирза Мохсун той грушей и той сливой?

— Он хотел сказать, что история, приключившаяся со мной в заброшенной мельнице, связана с Абас-беком и твоим визирем.

— А что приключилось с тобой в заброшенной мельнице? Дашдемир рассказал падишаху обо всем.

— Где же та сабля? — спросил падишах.

— Мирза Мохсун спрятал ее.

— А где Мирза Мохсун?

— В темнице, — ответил Дашдемир.

— Кто же заточил его в темницу? — спросил падишах.

— Визирь и Абас-бек.

Падишах приказал привести Мирзу Мохсуна. А сам спросил Дашдемира:

— Что означает тот вопрос, который ты задал моей матери?

— Это известно только Мирзе Мохсуну. Я об этом ничего не знаю.

При этих словах привели Мирзу Мохсуна.

— Мирза Мохсун, прежде всего, скажи мне, где та сабля? — спросил падишах.

— У моей дочери.

— Пусть Дашдемир пойдет, приведет девушку и принесет саблю,— приказал падишах. Потом он спросил у Мирзы Мохсуна:

— Дашдемир задал моей матери такой вопрос, от которого она лишилась чувств. Скажи мне, в чем дело?

— Пусть все соберутся здесь, и я отвечу тебе, — сказал Мирза Мохсун. — Но прежде всего ты заключи в темницу визиря и Абас-бека, пока они не сбежали. Убийцы мельника, его жены, отца Дашдемира — они, главари разбойников — тоже они.

Падишах приказал немедля заключить в темницу визиря и Абас-бека.

Тем временем вернулся Дашдемир, а вместе с ним пришли старая Фаты и Нардан. Нардан принесла саблю. Падишах сразу увидел, что это та самая сабля, которую он подарил Абас-беку. И тут ему вспомнилась история с деревянной саблей.

 Мирза Мохсун рассказал падишаху и о том, как визирь обма­нул его, накормив хашем.

— А теперь послушай, — сказал он, обращаясь к падишаху. — Сейчас я открою тебе самую большую тайну. Кроме меня, никто не знает ее. Да снизойдет благополучие на падишаха, твой предшественник — прежний шах не имел сына. Жена приносила ему только дочерей. Падишах был жесток, и если жена рожала дочь, он выгонял ее вместе с ребенком.

Когда он женился на той, которую знают как твою мать, он еще заранее предупредил ее, что, если она родит дочь, он убьет и ребенка и ее. Случилось так, что и у нее родилась дочь. А в ту же ночь родился у мельника мальчик. Так вот твой визирь с Абас-беком, сговорившись, удушили мельника и его жену, а мальчика поменяли с дочерью падишаха. Да снизойдет благополучие на падишаха, ты — сын того мельника, твоего отца и мать убили визирь с Абас-беком.

— А есть ли у тебя доказательства в подтверждение твоих слов? — спросил падишах, пораженный рассказом Мирзы Мохсуну.

— Есть! Первое доказательство — это то, что ты так похож на своего отца, которого я хорошо знал, как две половинки одного яблока. Второе доказательство — это то, что ты по характеру не похож на прежнего падишаха. Твой предшественник был жесто­ким и глупым человеком, не заботился о народе, а ты не таков.

— Но мне непонятно, — сказал падишах, — почему визирь с Абас-беком поменяли меня на падишахскую дочь? Какая польза была им от этого?

— Польза была, — ответил Мирза Мохсун. — Дело в том, что падишах к тому времени был уже дряхлым. Визирь с Абас-беком боялись, что, когда падишах умрет, трон достанется другому человеку, при котором им будет трудно творить свои грязные де­ла. Поэтому они были заинтересованы, чтобы у падишаха был маленький сын. Вскоре после того, как они поменяли тебя, они отравили старого падишаха, а тебя поставили на его место. Они рассчитывали, поскольку ты молод, взять в свои руки всю власть и творить беззакония. Это они собрали шайки разбойников, они хотели всех нас уничтожить.

Падишах задумался.

— Я хочу верить всему, что услышал от тебя, — сказал он,— но не могу поверить. Есть ли у тебя еще какие-нибудь доказательства?

— Да прибавится здоровье падишаху, пусть та, которую ты называешь матерью, придет сюда.

Стражники привели женщину, которую все считали матерью падишаха, и она рассказала все как было.

Теперь падишах убедился, что Мирза Мохсун говорит правду.

— Мирза Мохсун, — сказал он, — ты должен найти и дочь падишаха. Ведь трон по закону принадлежит ей. Я отдам дочери падишаха и власть и корону, а сам пойду на отцовскую мельницу.

— Визирь и Абас-бек бросили девочку в лес на съедение зверям,— сказал Мирза Мохсун. — Я нашел эту девочку, вырастил ее и берег как свою дочь. Она и теперь еще не знает, кто ее отец и мать.

Сказав это, Мирза Мохсун открыл лицо Нардан. И все увидели, что девушка и жена прежнего падишаха похожи, как две капли воды. Мать и дочь обнялись.

— Нардан-ханум, — обратился к девушке падишах, — шахство принадлежит тебе. Принимай трон и корону.

— Нет, — ответила Нардан, — я дарю их тебе. Ты еще молод, но все говорит за то, что ты будешь хорошим падишахом. Да к тому же ты взражен молоком моей матери. Значит, мы молочные брат и сестра.

— Тогда, сестра, какой дашь ты мне совет? — спросил пади­шах.

— Мой совет таков — хорошо обращайся с народом, будь добр и справедлив. И знай, что настоящий мой отец, мой воспитатель — Мирза Мохсун. Сделай его своим визирем. А меня не разлучай с Дашдемиром.

Падишах сделал Мирзу Мохсуна своим визирем. Прежнему визирю и Абас-беку пришлось болтаться на виселице. А Дашде­мир и Нардан справили свадьбу.

О ДРУЖБЕ ОСЛА И ЛИСА

 

 Жил-был на свете мужчина. Ежедневно он ходил в лес, собирал валежник, складывал его на осла и отвозил на базар продавать. Был мужчина очень злым и жадным. Осла он нагружал так, что у того вся спина протерлась до крови. Бедная скотина мечтала избавиться от хозяина. Однажды мужчина по обыкновению собирал валежник в лесу, а осла пустил пастись. Увлекшись работой, он отошел от осла далеко. А в это время голодный лис думал над тем, как ему добыть пару курочек.

Увидел лис одинокого осла и подошел к нему.

— В каком ты виде? — сказал лис ослу.— У тебя же вся спина стерта до крови.

— Дядюшка лис, что же мне делать? — отвечал осел, — будь моя воля, не работал бы, но хозяин заставляет.

— А что ты дашь мне, если я избавлю тебя от злого хозяина, уведу в лес, и заживем мы весело? — спрашивает лис. — Ни тебе поклажи, ни стертой спины.

— Что захочешь, — пообещал осел.

— Условие мое таково: достань мне несколько кур, — сказал лис.

— А как мне поймать кур, лис? — удивился осел.

— Это очень просто, — ответил лис. — Дело в том, что куры разбегаются, как только меня видят, а тебя они не боятся, вертятся вокруг, знают, что ты не куроед. Вот ты и обмани их, скажи, что знаешь место, где много зерна. Так-то, заговаривая им зубы, выведи за околицу села. А я притаюсь поблизости, и когда они приблизятся, схвачу и задушу их. Потом я научу тебя такой хитрости, что хозяин сам отпустит тебя на волю. Тогда ты придешь ко мне, и заживем мы с тобой вместе в лесу.

Ослу очень понравилось предложение лиса. На следующее утро привел осел к лису десять кур. Лис задушил их, выскочив из засады. Двух он съел тут же, а остальных оставил про запас.

— Ты сдержал свое обещание, — сказал лис ослу. — Теперь моя очередь исполнить свое. 

Притворись больным, сколько бы ни бил тебя хозяин, не выходи из стойла, начни стонать, кричать, что умираешь. Притворяйся так дня три-четыре. В конце концов, хозяин поверит, что ты заболел, и отпустит тебя на волю. Тогда и приходи ко мне.

В тот же день осел приступил к выполнению совета лиса. Хозяин подумал, что если осел подохнет, он не сможет выбро­сить его на свалку, тогда все вокруг провоняет от разлагающе­гося трупа, и силком вытолкал осла за ворота. Запер за ослом ворота и вернулся в дом.

Осел огляделся по сторонам, никого не увидел и припустился бегом в лес к лису. Поблагодарил он лиса за мудрый совет, а затем, дружно беседуя, оба углубились в чащу. Вдруг видят, идет навстречу разъяренный лев. Львиный рык разносился по всему лесу. У осла от страха поджилки затряслись.

— Ну, вот и настал наш смертный час, — сказал осел лису.— Сейчас лев растерзает нас обоих.

— Не бойся, — ответил лис. — Пока ты со мной, ничего с тобой не случится. Делай то, что я скажу: зареви изо всех сил. Твой голос мощнее львиного. Услыхав твой рев, лев решит, что обла­датель такого голоса, наверное, сильнее его. И испугается. А дальше не твое дело. Все остальное я беру на себя.

Осел закричал во всю глотку и заглушил все остальные звуки. Лев, услыхав рев осла, подумал: «Я-то считал, что громче моего голоса нет в лесу. Что же это за сильный зверь такой, если рев его столь мощный?»

Подумал так лев, хотел повернуть назад. И вдруг увидел осла.

Лев никогда прежде не видел ослов, поэтому удивленно воззрился на невиданное животное. Льву стало страшно. А осел, в свою очередь, дрожал мелкой дрожью. Увидел лев, что осел дрожит и говорит:

— О, великий зверь, не от страха ли ты дрожишь?

 Осел не нашелся, что ответить. А лис прижался к нему сбоку. Понял лис, что, если лев разгадает, в чем дело, растерзает обоих, и говорит:

— Братец лев, ты царь зверей наземных, а он — подземных. Не зная этого мира, он взял меня в проводники. А то, что дрожит, то это не от страха, а от гнева. Гневается он, что ты преградил ему путь. Хочет он тебя разорвать, да жалеет.

 Сказал все это лис и подмигнул ослу, что, мол, успокойся. А лев, выслушав лиса, выступил вперед, почтительно поклонился ослу и попросил извинения за то, что не признал.

Убедился осел, что лев, считая его сильным зверем, напуган, и, осмелев, спрашивает:

— Скажи-ка: хочешь ли ты служить мне?

— Именно для этого и пришел я к тебе, — отвечает лев.

— Хорошо, — говорит осел, — с сего дня беру тебя себе в слуги. Но не вздумай вмешиваться в мои дела, ослушаешься меня — набью тебя соломой, как чучело.

 Лев еще раз склонился перед ослом и дал слово служить ему до самой смерти. С того дня лев, осел и лис стали жить вместе. Лев уходил на охоту, отдавал лучшую добычу лису, а осел сорвет там травку, здесь веточку и сыт.

 Однажды шли они по лесу. Вывела их дорога к горной реке. Ослу захотелось напиться воды, подошел он к берегу, нагнул голову к воде, но вдруг поскользнулся и упал в поток, который понес его. Видит осел, что захлебывается, начал кричать. Лев бросился в воду и вмиг вытащил осла. Осел дрожал от пережитого страха, ведь он чудом спасся от смерти.

— Отчего дрожишь? — спросил лев.

— Ты думаешь, я тонул? — спросил недовольно осел. — Я искупаться хотел, а ты помешал мне, вот и дрожу от гнева.

Лев поверил этому и подумал, что в другой раз осел уже не простит его и растерзает. Стал он потихоньку отставать, а потом пустился бежать от осла. А ослу только это и надо было, так как он понимал, что обман раскроется когда-нибудь, и не миновать беды. Дождался осел, пока лев отбежал на достаточное расстоя­ние, и кричит:

— Эй, лев, куда бежишь? Беги, беги, все равно мои верные слуги найдут тебя и, обманув, приведут ко мне, вот тогда я пока­жу тебе, как бегать от меня. Не хочется мне утруждать себя, ведь поймать тебя — плевое дело.

После этих слов лев припустился. Повстречал лев зайца, который удивился, что и лев может бежать в страхе.

— О, великий лев, не видел я тебя прежде бегущим от кого-то. Что случилось?

Перевел дыхание лев и рассказал зайцу все, что с ним приключилось. Задумался заяц.

— Братец лев, — говорит, — нам неизвестен зверь сильнее тебя. Опиши мне подробнее это ревущее животное.

Лев описал неизвестного ему зверя. Заяц покатился со смеху и говорит:

— Да это же осел. Ты одним ударом можешь убить его. Это все хитрости лиса. Пойдем-ка, ты в миг разорвешь их на части.

Осмелел лев, поверив зайцу. Пошли они к ослу. Осел еще издали заметил льва и зайца рядом с ним.

Ну, лис, клянусь твоей головой, лев, кажется, прознал о нашей хитрости и пришел съесть нас. Что нам делать, куда де­ваться?

— Не бойся, — отвечает лис. — И на этот раз придумаю что-нибудь.

Подошел лев к ослу и говорит:

— Ты-то оказывается слабая скотина. Обманули вы меня. А сейчас подойди поближе, я съем тебя.

Тут в разговор вступил лис:

— Братец лев, помнишь, когда ты бежал, осел крикнул тебе вдогонку, что его верные слуги найдут тебя и, обманув, приведут к нему. Знай же, что этот заяц — один из таких верных слуг. Он тебя обманул и привел к ослу. Вот и все, кончилась твоя жизнь.

Лев поверил лису и пустился наутек. Сколько ни звал заяц, сколько ни уверял, что это очередная хитрость, лев и не услышал его. Кое-как заяц сам ушел подальше от беды.

Подумал лис после этого, что заяц может привести теперь волка, и тогда уж никак не спастись и говорит:

—         Послушай, осел, до сих пор нам помогала хитрость, но я знаю, что так долго не может продолжаться. Наступит день, когда никакая хитрость нам не поможет, сдерут с нас шкуру почем зря. Давай-ка разойдемся мы с тобой в разные стороны и будем пробиваться каждый сам по себе.

 Согласился осел с предложением лиса. Вернулся он в деревню, а лис остался в лесу.

О ДРУЖБЕ ЖУРАВЛЯ И ЛЯГУШКИ

 

 Однажды журавль пил воду из болота. Вышла из болота лягушка и говорит:

— Братец журавль, давай побратаемся.

— Послушай, лягушка, — отвечает журавль, — боюсь, из этой дружбы ничего не выйдет.

— Почему? — спрашивает лягушка.

— Потому, что ты живешь под водой, а я летаю под облаками. Ни я к тебе в гости не смогу ходить задохнусь, ни у тебя нет крыльев, чтобы летать со мной, — ответил журавль.

— Ну, ты придешь к болоту, я выйду к тебе — так и будем встречаться, — говорит лягушка.

 Журавль согласился. Стали они дружить. Прилетал он иногда к болоту побеседовать с лягушкой.

 Прошло время. Как-то в одну из встреч друзья мирно бесе­довали.

— Братец журавль, — вдруг восклицает лягушка, — я ничего, кроме этого болота, не видела. А ты летаешь в поднебесье и видишь сверху все вокруг. Что если ты возьмешь меня с собой и покажешь мне мир?

— Но как ты полетишь, лягушка? — удивился журавль.— Ведь у тебя нет крыльев.

— Ну и что ж, что крыльев нет? Посадишь ты меня между крыльев, я крепко буду держаться за тебя, ты и поднимешь меня в небо.

Сколько ни отговаривал журавль, лягушка настаивала на своем. Журавль был вынужден посадить лягушку между крыльев, и поднялся над болотом. Только поднялись они над болотом, как лягушка не удержалась и полетела вниз. Хорошо еще упала в воду, покалечилась, но не погибла.

 Спустился журавль к болоту и говорит:

— Не предупреждал ли я тебя, лягушка, что из дружбы нашей ничего путного не получится? Ведь говорят же, что дружба с неровней приводит к беде.

мышонок и кот

 

 Жили-были мышонок и кот.

Однажды высунулся мышонок из норы и говорит коту:

— Давай станем с тобой братьями.

— Не выйдет брата из тебя, — отвечает кот.

— Почему? — удивился мышонок.

Кот объяснил, что мышонок — трус, вор и вредитель, поэтому и не годится ему, коту, в братья.

— Ты прав, я трусоват немного, но не вор и не вредитель,— ответил мышонок.

Улыбнулся кот и спрашивает:

—                  А не ты ли прогрызаешь мешки и таскаешь муку и зерно?

 Мышонок в ответ и спрашивает:

— А ты, братец кот, что же ничего и не ешь? Воздухом пи­таешься?

— Я сначала мяукаю, прошу, чтобы дали мне поесть, и хозяин бросает мне мяса и хлеба. А ты, ни у кого не спросив, таскаешь все, что плохо лежит.

После долгих препирательств кот наконец согласился:

— Хорошо, давай дружить. Но если ты обманешь меня, пеняй на себя, я тебя съем.

Мышонок обрадовался, и стали они жить вместе. Однажды мышонок предложил коту:

— Братец кот, на дворе осень, погода стоит хорошая, еды вокруг много. А скоро наступит зима, все покроется снегом, жить станет трудно. Давай запасемся на зиму провиантом.

— Давай, — согласился кот.

— Знаешь, — сказал мышонок, — меня прибьют, если я возь­мусь за это дело. Лучше, если ты станешь ходить по домам. Уви­дишь, где масло сбивают, помяукаешь — дадут тебе кусочек мас­ла. Так и соберется запас на зиму.

 Кот согласился и с этим. Собрал он много масла. Нашли мышонок и кот глиняный горшок, положили туда масло, отнесли в сад и закопали под деревом. Прошло некоторое время. Зима уже была на носу. Не вытерпел мышонок, обманул кота.

— Братец кот, — говорит он, — сегодня имя дают моему двою­родному брату, меня пригласили в гости, разреши мне пойти.

— Иди, но возвращайся быстрее, — разрешил кот. Попрощался мышонок с котом и вышел из дому. Направился мышонок прямиком к тайнику, разгреб землю, поел немного масла, снова забросал яму землей и вернулся домой.

— Как же назвали двоюродного брата? — спросил кот.

— «Немножечкой», — ответил мышонок.

— Пусть будет счастлив, красивое имя, — сказал кот. — Но что означает оно?

— Братец кот, мне самому еще не понятно значение этого имени. Вот скоро будут давать имена двум другим моим двою­родным братьям, тогда я тебе и объясню значение всех имен.

Прошло несколько дней. Мышонку снова захотелось поесть масла.

— Братец кот, сегодня меня пригласили к другому двоюрод­ному брату, не могу не пойти — родственники обидятся. Разреши.

 Разрешил кот мышонку пойти и на этот раз. Мышонок резво побежал к заветному дереву, откопал горшок, отъел масла до половины горшка, снова закопал его и вернулся домой.

— Как назвали двоюродного брата? — спросил кот.

— «Половинушкой», — ответил мышонок.

— Странные имена дают твои родственники, — удивился кот. Прошло еще несколько дней. Видит мышонок, что на улице становится морозно, скоро пойдет снег, заметет все вокруг — не сможет он тогда найти горшка.

— Братец кот, отпусти меня к третьему моему двоюродному брату. Нельзя обижать родственников. Разреши пойти в послед­ний раз, — просит мышонок.

— Братец мышонок, — отвечает кот, — я не имею ничего про­тив, иди, только поскорее возвращайся — скучно одному дома.

 Мышонок побежал к дереву, выкопал горшок, съел все масло, закопал пустой горшок. Вернулся домой. Спросил кот, как наз­вали новорожденного на этот раз. «Додонышкой», — ответил мы­шонок. Удивился кот, улыбнулся.

— Чему ты улыбаешься, братец кот, — спросил мышонок,— не правится тебе имя?

— Знаю я, что все имена имеют смысл. Но смысла этих имен не могу понять, — ответил кот.

— Поймешь, когда заглянешь в горшок, — сказал мышонок.

— Что ты болтаешь, мышонок? — воскликнул кот. — Причем тут горшок? — И вспомнил кот о запасе масла. — Братец мышо­нок, хорошо ты мне напомнил о горшке. Ведь у нас же целый горшок масла припрятан, пойдем, поглядим, как оно там.

— Устал я с дороги, братец кот, — отговорился мышонок,— завтра наведаемся.

Согласился кот. Легли они спать. Утром кот говорит:

— Ну, вставай, пойдем, поглядим, как наше масло, братец мышонок.

Хотел мышонок и на этот раз отговориться, но кот настоял па своем. Пошли они к дереву," откопали горшок, а он пуст.

— Ах, хитрец, это ты съел масло, — рассердился кот.

 Мышонок сказал, что сам кот съел их запас. Стали они пре­пираться.

— Как я мог съесть столько масла? — говорит кот.

— Сперва немножечко, потом до половины, а затем до дна,— объяснил мышонок.

Тут кот все понял.

— Мне эти слова знакомы, — воскликнул он. — Вот как ты ходил к двоюродным братьям. Ты съел масло, а я съем тебя.

— Но ведь мы друзья, братец кот, — взмолился мышонок:— Друзей не едят.

— Правильно, друзей не едят, — говорит кот. — Но помнишь, мы с тобой уговорились, что, если ты меня обманешь, будешь воровать, я тебя съем. Ну вот, ты не избавился от своих дурных привычек, поэтому и погибнешь. Ты съел масло, я съем тебя.

 Кот бросился на мышонка и проглотил его.

ЛИС И ВОЛК

 

Повадился в стадо жадный волк. Каждый день уносил он по нескольку овец. Но этого ему было мало, и он наведывался в курятник.

Неподалеку жил ловкий и хитрый лис. Питался он курами. Из-за волка, поедающего кур, лису приходилось частенько голодать. Подстерег раз лис волка и говорит:

-      Батюшка волк, все бараны села принадлежат тебе, каждый день уносишь ты по две овцы, так этого тебе мало, ты еще и нашу долю — кур забираешь.

-      Дедушка лис, — отвечает волк, — как это ты осмеливаешься разговаривать со мной в таком тоне? Что хочу, то и делаю. Захочу и тебя съем.

-      Батюшка волк, — говорит лис, — ты сильнее и можешь съесть меня. Но и я ведь не лыком шит. Я — лис и могу пригвоздить твой язык к стене и сотворить с тобой, что пожелаю.

-      Лис, я бы съел тебя сейчас, но не голоден, — разгневался волк. — Интересно, как можешь ты, столь слабый зверь, сделать такое со мной?

-      Батюшка волк, не сила главное. Важнее ум и ловкость. А этого у тебя нет, — ответил лис.

-      Дедушка лис, — рассмеялся волк, — делай, что хочешь.

-      Сегодня я занят,— заявил лис. — Завтра поговорим. Разошлись волк и лис в разные стороны. До самого утра лис глаз не сомкнул — обдумывал, как наказать волка. Спозаранок вышел он на перекресток, взяв шило, иглу, принялся шить чарыхи.

 Остановился проходивший мимо волк.

-      Что ты делаешь, дедушка лис?

-      Не видишь, чарыхи шью, — ответил лис.

-      Не научишь ли и меня? — спросил волк.

-      Почему не научить,— согласился лис. — Но придется чуть помучиться.

-      Помучусь, потерплю, ты только научи, — говорит волк.

-      Высунь-ка язык и положи на этот пень, — предложил лис, — я воткну в твой язык шило. Ты потерпи немного. Тогда ты научишься шить чарыхи.

 Волк, поверив лису, высунул язык, положил его на пень. Лис с силой воткнул шило в волчий язык и пригвоздил его к пню. Волк начал орать, а лис быстренько смотал удочки. До самого вечера бился волк и, наконец, высвободил язык, рассеченный на полосы. В ту ночь волк не смог заснуть от боли. Наутро пошел он искать лиса и нашел его у мельницы. Лис сидел над мельничным колесом и заглядывал вниз.

-      Дедушка лис, — сказал волк, — ты вчера сыграл со мной эту злую шутку, но хоть шить-то чарыхи я уже могу?

-      Конечно, можешь,— ответил лис.

-      А что ты здесь делаешь?— спрашивает волк.

-      Да был у меня кусок сыромятины, хотел сшить себе чарыхи, вздумал намочить кожу, а вода затянула ее под колесо,— отвечает лис.

-      Дедушка лис, отдай мне эту кожу, попробую сшить себе чарыхи, — просит волк.

А лису только это и надобно.

-      Ну, что ж, батюшка волк, лезь под колесо, достань кожу и станет она твоей, — отвечает.

-      Волк бросился под колесо за сыромятиной да обломал себе все кости.

А лис тем временем вернулся в лес, нарезал прутьев и сел у обочины дороги плести корзину. Вскоре на дороге показался ковыляющий волк. Видит, сидит лис и плетет корзину.

Лис, увидев волка, удивился:

-      Батюшка волк, что это ты хромаешь? А где кожа?

-      Да не до кожи мне было, — отвечает волк. — Зацепился я за мельничное колесо, помяло всего до полусмерти, еле ноги унес. Двигаться не могу. — Потом волк поглядел на работу лиса и говорит: — Дедушка лис, хорошую корзину ты плетешь.

-      Хочешь, и тебя научу, — предложил лис.

-      Конечно, хочу, — обрадовался волк.

-      Ну, тогда влезай в корзину, — сказал лис,— и наблюдай оттуда за моей работой, запоминай.

 Влез волк в корзину. Лис плел-плел и постепенно заплел и верх корзины. Хочет волк выйти из корзины, да не может.

-      Дедушка лис, я же остался внутри корзины, — говорит волк. — Открой ее, я выйду.

-      Не беспокойся, батюшка волк,— успокаивает лис. — Вижу, побит ты здорово, не можешь ходить. Я покачу корзину, а ты спокойно сиди внутри.

 Волк обрадовался тому, что не придется ему двигаться. Покатил лис корзину и докатил ее до чабана.

-      Что это у тебя, лис? — спросил чабан.

-      Волк в корзине, — отвечает лис, — хочу сбросить его со скалы.

-      Послушай, лис,— говорит чабан, — зачем тебе трудиться, катить куда-то корзину. Отдай волка мне, я сам расправлюсь с ним. Ох, и зол же я на него. Вот и недавно утащил он овцу из отары.

-      Ну, что ж, — согласился лис, — покорми меня, отдам тебе волка.

Чабан принес лису полбарана. А лис отдал свою корзину. Заиграл чабан на свирели и созвал всех чабанов. Расплели они верх корзины и видят, сидит внутри матерый волк. Взяли чабаны дубинки и забили волка до смерти. Весть об этом разнеслась по всему селу. А лис, торжествуя, подумал: «Ну вот, глупый волк, что сумел сотворить с тобой хитрый лис».

ЛЕВ И ЛИС

 

Гулял лев по лесу и встретил лиса. Видит, лис так похудел, что еле ноги волочит.

-      Слушай, что это с тобой приключилось, лис? — спрашивает лев.

-      Неделю не ел я, — отвечает лис, — не могу ничего добыть. Пожалел лев лиса, добыл он дичину и принес ему.

-      Братец лис, — говорит лев, — поешь-ка, наберись сил.

-      Не осмелюсь я, — отвечает лис, — есть при таком могучем звере, как ты.

Но не удалось льву уговорить лиса, не подошел тот к мясу.

-      Да что же мне сделать, чтобы ты поел? — спрашивает лев.

-      Давай я свяжу тебя по рукам и ногам. Тогда поем спокойно, — отвечает лис.

Согласился лев. Лис связал льва кишками львиной добычи и уложил его на самом солнцепеке.

-      Братец лев, ты поспи немного, чтобы я спокойно поел,— говорит лис.

Закрыл глаза лев, а лис и не думает притрагиваться к мясу.

-      Что же ты не ешь? — спросил лев спросонок.

-      Я не начну, пока ты не заснешь, — отвечает лис.

Лис-то ждал, чтобы кишки высохли на солнце, стали прочнее. Дождался лис своего, да и лев заснул, и наелся досыта. До утра спал лев, а  утром проснулся и видит, что лежит все еще связанный.

-      Братец лис, развяжи меня, — говорит.

-      Как это тебя развязать? Я ведь не съел всего мяса, отвечает лис.

Дня два лежал лев связанным. Лис отъелся, но никак не соглашался развязать льва. Лев решил разорвать путы, но засохшие кишки только впивались в тело и причиняли боль. Как ни старался лев, освободиться ему не удавалось. Разозлился лев, рассвирепел.

-      Ах ты, предатель, — взревел он, — я спас тебя от голодной смерти. Так-то ты расплатился со мной? Дай только освободиться, поглядишь, что я сделаю с тобой.

Рев льва разносился по всему лесу. В это время пробегал мимо шакал. Подошел он ко льву и спросил, в чем дело. Лев рассказал ему обо всем.

-      Не горюй, братец лев, — сказал шакал, — я сейчас освобожу тебя.

Долго бился шакал, перегрыз он путы. Лев поднялся, огляделся по сторонам — лиса и след простыл.   Вероломство лиса, беспомощность, которую видел шакал, задели львиную гордость. «Я — самый сильный зверь на свете, — думал лев, — и гляди-ка, что сотворил со мной какой-то лис».

День и ночь искал лев лиса и наконец нашел. Заревел лев — лис упал замертво со страху.

-      Таков конец всех предателей, — прорычал лев.

КОВАРНЫЙ ЛИС

 

В дремучем лесу жила тигрица. Был у нее один детеныш. Вышла как-то тигрица в лес  за добычей и вдруг ей навстречу охотник. Выстрелил охотник из лука и убил тигрицу. Долго ждал тигренок мать, но не дождался. Рано утром отправился он на поиски матери. Долго искал он по лесу и вышел к пещере. А в пещере этой жила львица. На поляне у пещеры играл львенок. Тигренок и львенок стали играть вместе. Вскоре вернулась домой львица. Увидела тигренка, вылизала, напоила его, как и своего детеныша, молоком. Подружились тигренок и львенок, да так, что водой не разольешь.

Шли дни, месяцы, выросли звереныши. Все обитатели леса любовались их дружбой. Были они всегда вместе — и на охоте, и на отдыхе. Настал срок, умерла львица.

Дружбе тигренка и львенка очень завидовал хитрый лис. Знал лис, что, пока два этих сильных зверя вместе, одолеть их никому не под силу. Решил лис пустить в ход всю свою хитрость, чтобы рассорить друзей. Каждый день, спрятавшись, наблюдал он за друзьями, хотел узнать получше их повадки. Заметил лис, что по утрам, проснувшись, лев зевает и потягивается, а тигр, распластавшись, высматривает добычу. Решил лис использовать эти повадки друзей для своих коварных целей. Подкараулил каждого из зверей в отдельности.

-    Ах, братец лев, — встретив льва, говорит лис, — хочу ска­зать тебе кое-что, да боюсь, не поверишь.

-    Не бойся, говори, — успокоил лиса лев.

-    Твой друг тигр сказал, что завтра утром убьет тебя. Лев рассмеялся в ответ.

-    Я не верю. Тигр — мой лучший друг. Он пожертвует жизнью, но не предаст меня. Мы с ним выросли вместе.

Но лис продолжал, обливаясь горючими слезами:

-    Как знаешь. Но мои слова можно проверить: обрати утром внимание на поведение тигра. Проснется он, распластается на земле, оглядываясь по сторонам. Если ты не опередишь его, бросится он и растерзает тебя.

Хотя и не поверил лев лису, но сомнения у него зародились. «Все же пригляжусь-ка я утром к тигру, — подумал он. — А вдруг лис правду говорит».

Оставив льва, лис кинулся искать тигра, нашел его и, плача, приблизился к нему.

-    Ты что плачешь, братец лис? — спросил тигр.

-    Не поверишь, если скажу, — ответил лис.

-    Говори, — велел тигр.

-    Братец тигр, — начал лис, — из страха перед тобой ни один зверь не осмеливается сунуться в наши края. Не то быть нам давно растерзанными. Хочу в благодарность открыть тебе кое-что, да боюсь, не поверишь.

-    Говори, не бойся, — успокоил лиса тигр.

-    Твой друг лев завтра убьет тебя.

-    Откуда ты это взял? — удивился тигр.

-    Вчера я притаился за пенечком и слушал, как лев говорил об этом кому-то, — ответил лис.

-    И что же ты советуешь? — спросил тигр.

-    Рано утром лев, проснувшись, зевнет, потянется, а затем бросится на тебя и разорвет на части. Советую тебе опередить его, другого выхода нет.

Тигр не поверил лису, но решил проверить сказанное и, если слова лиса подтвердятся, убить льва. Расставшись с лисом, тигр пошел домой. В ту ночь лев и тигр долго не могли заснуть. Утром проснулись они и стали потихоньку следить друг за другом. Уви­дел лев, что тигр распластался на земле и не сводит с него глаз. Лев по привычке разинул пасть и потянулся. Убедился тигр, что лис говорил правду, и, рассвирепев, бросился на льва. Стали они грызться и загрызли друг друга насмерть. А лис, спрятавшись за деревом, наблюдал за борьбой старых друзей. Как только он увидел, что и тигр и лев испустили дух, побежал за своими родичами и собрал их всех.

Поели лисы тигриного и львиного мяса и спрашивают:

-    Братец лис, ведь эти звери были очень дружны, как же они стали врагами?

-    Я их рассорил, — похвастал лис.

-    Как же это тебе удалось?

-    Сначала я изучил их повадки, а потом каждому в отдель­ности заронил в душу сомнение, — стал объяснять лис. —  Хитрость моя удалась, они загрызли друг друга. И вот вам на неделю пропитание. А к следующей неделе я еще придумаю что-нибудь и снова угощу вас.

После этого случая лис уверовал в свои возможности. В том же лесу в сторожке жили два охотника. Одного звали Пирим , другого Мамед.

Пирим и Мамед были очень дружны. Лис мечтал избавить лес от этих охотников и стать властелином в этих краях.  И решил лис проделать с охотниками то, что сделал со львом и тигром. На этот раз лис напялил на себя чалму, накинул на плечи плащ, взял посох в одну лапу, в другую — четки и пошел к охотникам.

-    Братцы охотники, — покаялся он, — я покончил со всеми плохими делами, больше не душу кур. Но волки не дают житья, губят нас. Одна надежда на вас. Разрешите мне пожить с вами, буду стеречь ваше хозяйство, а кормить меня будете отходами от добытой вами дичи.

Мамед пожалел лиса и разрешил поселиться в сторожке.

-    Послушай, Мамед, — предупредил Пирим, — лисья порода коварна. Берегись.

Несколько дней приглядывался лис ко всему. Заметил он, что Пирим каждое утро, проснувшись, первым делом проверяет упругость тетивы своего лука. А Мамед бежит к ручью, ложится на землю и пьет прохладную воду, затем поднимает большой камень и забрасывает его далеко в заросли. Ни Пирим, ни Мамед не знали этих привычек друг друга. Лис подкараулил Пирима, сказал:

-    Хочу сказать тебе кое-что, да боюсь, не поверишь.

-    Не бойся, говори,— отвечает Пирим. — Не поверю — тебе-то какая беда?

Заплакал лис и говорит:

-    Вчера Мамед кому-то говорил, что завтра запустит в тебя камнем и убьет. Меня он за пнем не заметил.

-     Ты врешь, лис,— ответил Пирим. — Мамед — верный друг. Он никогда и не подумает о таком.

-     Я знал, что ты не поверишь, — гнул свое лис, — но все же не вытерпел и решил сказать. Коль не веришь, проверь завтра утром то, что я говорю.

-    И что же я увижу утром?

-    Рано утром Мамед побежит к ручью, чтобы разогнать сон, выпьет много воды, затем возьмет камень и бросит в тебя.

Пирим не поверил лису, но, тем не менее, подумал: «Ну, что ж, проверю слова лиса. А там расправлюсь с ним, если врет».

Отошел лис от Пирима и пошел искать Мамеда. Видит,идет Мамед ему навстречу. Плача, лис остановил охотника:

-    Братец охотник, хочу сказать тебе кое-что, боюсь, не поверишь.

-    Что же это такое, чему я не поверю? — удивился Мамед.

-    Да если бы кто сказал мне раньше такое, я бы сам не поверил,— говорит лис, — но сейчас не могу не верить — слышал собственными ушами.

-    Говори же, не тяни, — торопил Мамед. Лис и говорит:

-    Сегодня Пирим сказал, что завтра утром убьет тебя стрелой из своего лука.

-    Такого не может быть, — отвечает Мамед, — мы с Пиримом как братья.

Тогда лис принялся убеждать Мамеда, но тот все не верил.

-    Слушай, охотник, — говорит лис, — утром рано пойди к ручью и следи оттуда за Пиримом. Увидишь, как Пирим  дважды потянет тетиву на луке, а с третьего раза пустит в тебя стрелу. Если все это окажется ложью, что хочешь делай со мной.

Не поверил Мамед лису, но подумал: «Осторожность — украшение героев, проверю-ка я».

Ночью легли охотники спать. Утром каждый из них не спускал глаз с другого, хотел проверить слова лиса. Видят, подтверждается все, о чем предупреждал лис. Хотели друзья броситься друг на друга, да подумали, что прежде, чем отрезать, не плохо бы семь раз отмерить. Решили они поговорить друг с другом и вспомнили вовремя, что многие завидуют их дружбе — не злая ли воля хочет рассорить их?

-    Брат, что-то зол ты сегодня, по глазам вижу, — говорит Пирим, — что случилось?

-    Да и ты что-то сердит, — отвечает Мамед.

-    Да, ты прав, — говорит Пирим.

Сели друзья рядком и поведали обо всем друг другу. Так выяснилось, что коварный лис хотел погубить друзей-охотников. Обнялись, расцеловались два друга и договорились между собой притвориться мертвыми, а когда подойдет к ним лис, поймать его и убить. Легли они на землю и поглядывают из-под прикрытых век. А лис следил за ними издали. Увидел, что упали они на землю, решил, что умерли, подбежал, забил в ладоши и приговаривает:

-    Ах, глупцы, неделю питался я мясом льва и тигра, а теперь еще неделю буду питаться вашим мясом.

А тем временем охотник Пирим схватил лиса за горло и задушил его.

Мамед, никогда не верь врагу, не проверив его слов,— сказал он другу.

ИБРАГИМ

Кто был, а кого и не было. Жили-были два соседа. Ахмед да Мамед. Сдружились они так крепко, что стали считать себя братьями. А были они купцами. И не нашлось в целом городе человека, который мог бы соперничать с ними. Всю торговлю держали они в своих руках.

Ширилось их дело день ото дня. Столько накопили они богатства, что земля под тяжестью его прогибалась. И не знать бы побратимам ни бед, ни печали, да только не было у них детей.

Однажды Мамед, не в силах усидеть в одиночестве дома, пришел к Ахмеду. Увидел тот, как тоскует Мамед, и спросил его:

-    Что с тобой, брат? Может, понес какой убыток?

-    Горько вздохнул Мамед:

-    Нет, брат, с торговлей-то все в порядке.

Понял, конечно, Ахмед, в чем дело. У него самого было такое же горе. Встали названые братья, оседлали коней, решили прогуляться немного, развеяться.

Пустились они в путь. Выбрались из города, ехали, ехали и доехали до одного родника. Спешились, чтобы умыться и передохнуть немного.

Только Мамед зачерпнул пригоршню студеной воды, едва наклонился к роднику и Ахмед, как выпрыгнуло из родника яблоко, красное-красное, и — прямо Ахмеду в руки. Оглянулись они, осмотрели все вокруг, искали откуда яблоко могло бы упасть, а возле родника не то что яблони — ни кустика, ни веточки не видать. Голо, пусто кругом.

-    Откуда же свалилось яблоко? — Удивились братья. Думали, гадали, и наконец  Ахмед сказал:

-    Что бы ты, брат, ни говорил, в этом яблоке — наше счастье. Видать, таится в нем наша судьба. Разделим-ка, яблоко пополам, одну половину съешь ты с женой, другую — мы.

Сели братья на коней, пустились вскачь в город. Прискакали, разрезали яблоко на четыре равные части. Две дольки съел Мамед с женой, две дольки съел Ахмед с женой.

Шли дни, тянулись недели. Минуло девять месяцев. И вот у Ахмеда родился сын, а у Мамеда — дочь. И были дети похожи друг на друга, словно две половинки одного яблока. Устроили братья пышное угощение, созвали всех жителей города и тут же возвестили о помолвке своих детей.

Дети росли. Наняли для них родители лучших воспитателей и учителей. Так прожили обе семьи в дружбе и согласии еще пять лет.

Но вот однажды Ахмед заболел. Не помогли ему ни врачи, ни лекарства. Умер он и, как говорится, подарил свою жизнь сыну — Ибрагиму.

Мамед после смерти Ахмеда перебрался в другой город, тяжело было оставаться ему тут, видеть вечно запертой лавку побратима. Распродал он все, что можно, купил, что нужно в дороге, и отправился далеко-далеко. Открыл на новом месте лавку, снова принялся торговать.

Пусть Мамед пока занимается своей торговлей, а я вам тем временем расскажу о жене Ахмеда.

Осталась она вдовой, унаследовала от мужа все добро — богатство. Начали к ней женихи свататься. Проходу не дают. Что ни вечер, сватов засылают, в двери стучат, пороги обивают, ворота с петель срывают. Но не пошла она замуж ни за кого. Стала сына растить да воспитывать.

Вырос Ибрагим и таким стал юношей, что ни пить, ни есть, только бы сидеть да на него глядеть: красотою подобен Юсифу, силой — Рустаму (Рустам-зал — легендарный богатырь, главное действующее лицо поэмы Фирдоуси «Шахнаме»), умом Логману (Логман — легендарный врач и мудрец). Исполнилось ему восемнадцать лет, открыла мать меняльную лавку, пристроила при ней сына. День за днем, месяц за месяцем, год за годом постигал Ибрагим искусство менялы. Настало время, и превратился он в заправского купца. Пошел Ибрагим по отцовской дороге, и не осталось вскоре ни одного торговца, который мог бы равняться с ним. Увидела это мать, передала Ибрагиму все золото, что оставил ей покойный Ахмед, и однажды сказала ему:

-    Сынок, далеко отсюда, в другом городе есть у тебя нареченная. Помолвили мы вас еще детьми. Сейчас она уже взрослая девушка, да и ты настоящий мужчина. Ступай-ка за ней и возвращайся с невестой. Написала мать два письма и наказала сыну:

-    Одно, как найдешь Мамеда, сразу отдай, а другое — когда осмотришься.

Взял юноша много товаров, снарядил караван, отправился в путь. Долго ли шел караван, коротко ли, привал за привалом, перевал за перевалом, добрался, наконец, до тех мест, где поселился Мамед.

Расспросил Ибрагим горожан, узнал, где торгует купец Мамед. Вошел в лавку, поздоровался, подал дяде письмо, что мать написала, а сам стал почтительно в сторонке.

Прочитал Мамед письмо, поднял голову, взглянул на Ибрагима. Встретились их взоры, и покатились у Мамеда слезы из глаз. Кинулись они друг к другу, обнялись крепко названые племянник и дядя. И пошла у них беседа.

Слово за слово, рассказал Ибрагим, что приехал сюда дядю повидать да кое-какой товар распродать. А другое письмо, что мать прислала, Ибрагим пока не стал дяде показывать. Поднялся Мамед, направились они с Ибрагимом к караван-сараю, забрали вьюки, перетащили в лавку, уселись торговать. Не прошло и нескольких часов, как сбыли они весь товар.

Наступил вечер. Пошли купцы домой. Жена Мамеда. как увидела Ибрагима, прижала к груди, будто родное дитя, приласкала, приголубила. Поужинали они, попили чаю, а как пришло время спать ложиться, достал Ибрагим второе письмо от матери и подал его дяде. Прочитал тот письмо, поглядел на Ибрагима и говорит:

-    Это верно, сын мой,— вы помолвлены. Да только думаю я об этом с той минуты, как тебя увидел, все думаю и надумать ничего не могу. Не знаю, что и сказать. Не повезло мне, не выпало такого счастья, как покойному побратиму. Не ровня тебе моя дочь.

-    Почему же, дядя Мамед?

-    Сынок, моя дочь слепа на один глаз и хромая. К тому же еще ряба и плешива. Не пара она такому красивому, умному юноше, как ты. В нашем городе много красивых девушек. Присмотрись к ним, облюбуй, какая понравится, — сам тебя на ней женю и свадьбу справлю.

-    Нет, дядюшка, — сказал Ибрагим. — Твоя дочь — моя судьба. Я женюсь на ней. Не нужна мне никакая другая девушка.

Долго отговаривал Ибрагима дядя. Но чем дольше он его увещевал, тем тверже стоял юноша на своем. Волей-неволей пришлось согласиться Мамеду. Стали они к свадьбе готовиться. А Ибрагим поставил условие: сыграть его свадьбу и здесь и у матери в доме: пусть и она увидит, что сбылось ее желание.

Забили в бубны, затрубили в трубы — семь дней и семь ночей гулянье шло. Ели да пили, плясали да пели. Ввели, наконец, жениха в комнату невесты. Вошел Ибрагим, оглянулся, видит: такая красавица сидит, что ни в сказке сказать, ни пером описать — бела и ясна, словно полная луна.Не сказал ничего Ибрагим, повернулся и вышел.

Побежали люди, доложили Мамеду, что ушел Ибрагим от невесты.

Пришел к нему Мамед и спрашивает:

-    Что случилось, сынок? А Ибрагим отвечает:

-    Что же ты сделал, дядя? Зачем ты так поступил? Говорил ведь я тебе: не нужна мне никакая иная невеста. Моя нареченная, пусть рябая да слепая, милее мне дочери самого падишаха.

Рассмеялся тогда дядюшка и говорит:

-    Я решил испытать тебя, сынок. Ведь это и есть моя дочь, а твоя нареченная. Я нарочно говорил, что она некрасивая — хотел узнать, как ты поступишь.

Понял Ибрагим, что и впрямь испытывал его Мамед, и не знал, что делать от радости — будто снова родился на свет. Отпра­вился он на базар, накупил товаров, что хорошо шли в его городе. А на одном из верблюдов устроил ковровый шатер, для своей нареченной, чтобы было ей удобно в дороге. Простился с отцом и матерью невесты, пора было в обратный путь трогаться. Прижал Мамед Ибрагима к груди, снял с себя пояс и протянул ему:

-    На, сынок, надень. И никогда не снимай.

Подпоясался Ибрагим дядиным поясом, попрощался, и караван двинулся. Ехали они, ехали, а как стемнело — добрались до одного родника. Остановились, сняли вьюки с животных, решили провести здесь ночь.

Уснули все, а Ибрагиму не спится. Оделся он, покинул шатер, пошел по стану. Ни месяца, ни звезд на небе, а вокруг — светлым-светло. Удивился он — что за чудо? Постоял немножко и видит: свет-то от его пояса исходит. Понял тут Ибрагим, что пояс у него не простой, а волшебный, и решил узнать, в чем его сила.

Распахнул Ибрагим верхнюю одежду,— все озарилось вокруг. В тот же миг задрожала земля, загремело небо, раздался такой страшный рев, что волосы у Ибрагима на голове дыбом встали! Глянул он и видит: несется на него див, да такой ужасный, что и сказать нельзя...

Подобрался Ибрагим, укрылся под чинарой, что рядом росла, обнажил меч и изготовился. Приблизился к нему див и проревел:

-    Да зарыдает мать на твоих поминках, Ибрагим! Ведь ты мой пояс украл! Уж сколько лет, как я его ищу!

Схватил див юношу за плечи, поднял, чтобы оземь ударить, да вывернулся Ибрагим. Отскочил, взмахнул мечом и обрушил на дива такой удар, что тот грохнулся и дух испустил. Отсек тотчас Ибрагим диву голову, выкопал глубокую яму, сбросил ее туда и засыпал. А тело дива отволок в сторону, закопал, все с землей сравнял, так что и следа не осталось.

Кончил он со всем этим, обмыл в роднике лицо и руки и направился к шатру своей невесты. Пришел и видит, что не спит она, его дожидается. Уселись они рядышком и проговорили до рассвета. А на рассвете вышел Ибрагим из шатра, велел навьючить животных, и караван снова двинулся своим путем.

Миновал день, другой. И опять повстречался им родник. Увидел Ибрагим, что выбились из сил и мулы, и верблюды, и решил стать тут на ночлег.

Уснули все вновь, как и у первого родника, а Ибрагим поднялся, стал обходить стан. И опять, как и в ту ночь, в тот же самый час, затряслась земля, загрохотало небо, появился див, на этот раз еще страшнее — о трех головах! Не успел Ибрагим собраться с силами, как див так тряхнул его за плечи, что юноша выронил меч.

-    Да зарыдает мать на твоих поминках! — взревел див.— Из моих рук суждено тебе испить смертную чашу! Ты убил в ту ночь моего брата. За это я съем твое мясо, выпью твою кровь!

Схватились они не на жизнь, а на смерть... Под утро с трудом одолел дива Ибрагим. Повалил он врага, поднял меч и с такой силой рубанул дива по шее, что все три его головы покатились прочь. Зарыл он их порознь, обмылся в ручье и спокойно пошел к невесте.

Наутро караван снова двинулся в путь и достиг наконец местности, от которой до родного города оставалось всего несколько агачей (Агач — старинная мера длины, около 7 километров) пути. Здесь тоже журчал родник. Сделали путники привал, разбили лагерь. «Ну, если в эту ночь ничего не случится, значит, больше беде не бывать», — решил про себя Ибрагим.

Как только все улеглись, пустился он в обход. Ходил он по лагерю до самого рассвета. Видит — все в порядке. Подождал еще немножко — нет, никто не явился, так и ночь прошла.

Успокоился тогда Ибрагим, пошел освежиться ключевой водой. Приблизился к роднику, снял одежду, пояс положил в сторонке, чтобы посветить, а сам вошел в воду.

Только окунулся, почудился ему шорох. Вынырнул тотчас, поднял голову и обомлел: какая-то птица схватила его пояс и стрелою взмыла вверх.

Выскочил из воды Ибрагим, накинул на себя платье, пустился за птицей бежать. Он по земле — она по небу, он бежит — она летит. Улетела птица, скрылась из виду.

Глянул Ибрагим: светло уже вокруг, солнце восходит. Повалился юноша на землю ничком, загоревал. Ох горе, горе, для того ли он ночей не спал, с дивами бился, пояс берег чтобы какая-то птица его из-под самого носа утащила?! Как теперь Ибрагим невесте на глаза покажется, что скажет он ей?!

Уже день занялся. Солнце пригрело. Поднял Ибрагим голову. Видит, находится он вблизи какого-то города. Поднялся, зашагал наудачу: будь, мол, что будет...

Пока Ибрагим шагает к городу, я расскажу вам, а вы послушайте про его невесту.

Долго ждала она, думала — вот придет Ибрагим, вот он сейчас покажется. Да не тут-то было. Ибрагима нет, как нет, будто и не было вовсе. Не выдержала девушка, встала и пошла его искать.

Заглянула она поначалу в шатер его. Нет Ибрагима. Прошла по всему лагерю — не нашла его. Стала думать-гадать: что же стряслось с женихом.

Шла она, теряясь в догадках, и пришла к роднику. Видит — лежит обувь Ибрагима, папаха его, а самого нет. Подняла жениховы вещи, еще раз осмотрела внимательно и заметила: ведут следы Ибрагима далеко-далеко, в глухую степь. И подумала девушка: если люди в караване узнают, что хозяина нет, а невеста его осталась одна, кто знает, как они поступят с ней?

Прибежала она быстро в шатер Ибрагима, раскрыла один из вьюков, достала из него мужскую одежду и пошла к себе. Переоделась в женихово платье, взглянула в зеркало и сама удивилась: ни дать, ни взять — Ибрагим. Схожа она с ним, будто две половинки одного яблока. Только глаза у Ибрагима черные, а у нее — голубые.

Зажгла девушка кусочек ваты, а потом провела черной копотью по глазам, глянула в зеркало: нет, все же не похоже. И решила она: лучше всего прикрыть глаза повязкой. Сказано — сделано. Повязала глаза, пробралась в шатер Ибрагима, легла, стала ждать.

Проснулись все, поднялся лагерь, навьючили животных, один из слуг заглянул в шатер Ибрагима, видит — лежит хозяин, спит, наверно.

Стал слуга будить его:

-    Вставай, господин, солнце высоко, пора в путь. Поднялась девушка, ничего не говоря, вышла из шатра. Подвели ей коня Ибрагима. Вскочила она в седло. Тронулся в путь

караван.

Слуги смотрят: у хозяина на глазах повязка, спрашивают:

-    Что с тобой, господин?

А девушка отвечает, изменив голос:

-    Соринка попала ночью у родника.

Так, шаг за шагом, день за днем, добрались они в конце концов до города, где жил Ибрагим. Говорит девушка слугам:

— Не могу я открыть глаз, ведите караван прямо к дому. Домчалась до матери Ибрагима  радостная весть: сын ее возвращается! Выбежала она навстречу, видит: у сына на глазах повязка. Встревожилась, обняла его, прижала к груди, спрашивает:

-    Сыночек мой, родименький, что у тебя с глазами?

-    Ничего, мама, соринка попала.   

Вошли они в дом.

Пусть слуги пока развьючивают караван, а я тем временем расскажу о матери Ибрагима.

Кинулась она к шатру — паланкину, заглянула внутрь,— пуст.

Вернулась домой:

-    Где же, сынок, невеста твоя? А девушка в ответ:

-    Какая-такая невеста?! Послала ты меня за хромой, слепой, да лысой страхолюдиной - женись, мол, помолвлены вы. Разве на ней свет клином сошелся? Неужто больше и девушек нет на всем белом свете?!

Растревожилась мать:

-    Да ты толком скажи, сынок, что случилось? Какая хромая? Какая слепая? Ничего не пойму.

Стала девушка рассказывать:

-    У дяди моего есть дочь — хромоножка, слепая на один глаз и такая рябая — как арбузная корка, которую исклевали куры: мешок проса насыпь ей на лицо — ни одно зернышко не скатится на землю. И при том еще и плешивая.

Задумалась мать, приставила палец ко лбу.

-    Нет, говорит, дитя мое, тут что-то не так. Видно, не хотел дядя свою дочь за тебя отдавать. Я-то точно знаю, что не может у нее быть ни парши на голове, ни рябинок на лице. Она должна быть такая красавица, что луне да солнцу под стать. Что же вдруг приключилось с ней?!.Тут хитрость какая-то. Тебя обманули.

-    Как бы то ни было,— отвечает ей девушка, — но не взял я ее. Отказался. Лучше здесь женюсь.

Поели они, попили, и говорит Ибрагиму мать:

-    Ну, иди,  дитя мое, к себе, ложись, отдохни: устал ты с дороги.

А куда идти девушке? Откуда знать ей, где комната Ибрагима?

-    Мама,— говорит она. — Не могу я раскрыть глаз. Проводи меня.

Взяла женщина ее за руку, провела в комнату. А как вышла, заперлась девушка, разделась, легла спать. Встала рано, снова повязала глаза, попила чаю, кликнула слугу:

-    Ну-ка, идем в лавку!

 Взял слуга девушку за руку, вывел на улицу, довел до лавки. Вошла она, разобрала товар, приподняла немного повязку с глаз, начала торговать.

В полдень девушка прошлась по базару, заглянула к торговцу, купила у него сурьмы, вернулась к себе в лавку, притворила двери и насурьмила глаза. Видит: почернели они, но все же не такие черные, как у Ибрагима.

Не хотела девушка ни о чем говорить матери Ибрагима, думала — не переживет женщина, если узнает, что пропал ее любимый сын,

Закрыла невеста вечером лавку, направилась домой. А дорогу она еще утром украдкой запомнила. Дошла до дому. Мать выбежала, как всегда, навстречу. Вгляделась повнимательнее, удивляется: глаза-то у сына вроде поголубели. Но молчит: сдается ей, не в духе сын.

Словом, стала девушка вести все Ибрагимовы дела. Торговлю его еще больше расширила, еще большего почета достигла. Никто с ней спорить не мог.

Пусть она пока вершит торговые дела, а я вам поведаю о женихе ее — Ибрагиме.

Оставили мы Ибрагима в дороге. Шел он в город, думал горькую думу. Добрался, бедняга, видит — на самой окраине маленькая лачуга стоит. Вошел в нее, глянул: сидит старуха, печет в тендире (Тендир — яма, вырытая в земле, со стенками из особой глины. В тендире пекут хлеб) чурек. А дым такой, что слеза прошибает.

Поздоровался Ибрагим:

-    Салам-алейкум!

-    Алейкум-салам, — отвечает старуха.

Выбрала она место получше, бросила Ибрагиму тюфячок:

-    Садись.

  Уселся Ибрагим. Видит старуха: очень печален он, спрашивает:

-    Что с тобой, о, юноша, погруженный в пучину горя? Расскажи, может сумею пособить тебе чем-нибудь?

Поведал Ибрагим о том, что приключилось с ним.

-    Сын мой, — говорит старуха, — твой пояс унесла семикрылая ведьма.

-    А кто она такая — семикрылая ведьма?

-    Эта ведьма обитает на горе Энбергюх,— отвечает старуха.— И добраться до нее — дело трудное. Не каждому оно по плечу. Идти туда—значит с жизнью проститься: живым оттуда не возвращался еще никто. Но я тебе открою тайну...

-    Скорее, бабушка, — торопит ее Ибрагим. — Скорее, молю тебя!

-    Сынок, я тебе скажу все, но помни, — предупреждает старуха, — даже зная эту тайну, одолеть ведьму сумеет только редкий храбрец.

-    Ты только расскажи мне все, — уговаривает ее Ибрагим,— а насчет остального — не твоя печаль.

-    Ну, так слушай внимательно, сынок, — отвечает старуха.— Есть у этой ведьмы огромный котел. Развела она под ним страшный костер. День и ночь горит он адским огнем. И чтобы подступиться к ней, надо прежде суметь погасить под котлом это пламя. А теперь я научу тебя, как победить огонь. До котла того отсюда — семь месяцев пути. Когда останется последних десять дней, идти тебе будет невмоготу. Пламенем начнет опалять тебя, жаром душить. Но ты иди и не смей возвращаться, понял, сынок?

-    Понял, бабушка, понял.

-    Слушай дальше. По правую сторону от котла, в расселине скалы, на круче растет яблоня, а на ней — одно-единственное яблоко. Ты должен сбить его на землю. Собьешь яблоко — погаснет огонь не собьешь — явится ведьма и тебя самого в котел бросит. Но и это не все. Если ты сумеешь сбить с дерева яблоко— жди нападения со всех сторон. Будь готов к любой опасности и не дай себя обмануть.

Поднялся Ибрагим, поблагодарил старуху, дал ей немного денег, спросил дорогу и зашагал.

 

Пока он в пути, я вам расскажу о его невесте, то есть о нашем мнимом Ибрагиме.

Девушка вела дела разумно и вскоре переманила всех покупателей. Лавки других купцов пустеют, а в Ибрагимовой лавке народу полным-полно. Такую он добрую славу завоевал, какой до него ни один купец не видывал.

Дошла молва о молодом, обходительном и сноровистом купце до ушей дарги — начальника стражи торговых рядов. Устроил дарга угощение, пригласил его к себе.

Видно, по душе пришелся дарге молодой купец. Усадил он его на почетное место —- рядом с собою, побеседовал с ним о том о сем.

Кончился званый обед, вернулся наш «Ибрагим» домой. Минуло два-три дня, и снова зовет дарга Ибрагима в гости.

Улучил он минуту и повел с гостем такую речь: так, мол, и так, хочу я сам тебя женить. Не дам, дескать, тебе, такому молодому, ошибиться в выборе невесты.

Что ему невеста Ибрагима могла ответить? Пришла домой, а сама думает: вдруг взаправду начнет дарга невест ей сватать? Что тогда ей делать?

Так бедная девушка и не сомкнула глаз до самого утра.

Забрезжил рассвет — она уже у лавки. Слышит: сосед ее еще раньше пришел, лавку открыл, товар раскладывает.

Только зашла девушка в лавку — входит следом сосед, дверь прикрывает, садится.

-    Отцами сложена пословица: близкий сосед лучше дальней родни. Вот уж несколько месяцев, как соседи мы, лавки наши рядышком стоят. До сих пор, слава богу, не ссорились, ни разу не обидели друг друга. Наоборот, старались всегда один другому помочь. А теперь пришел я к тебе по важному делу. Не знаю лишь, говорить о нем или не говорить?

-    Что это за слова, сосед? — отвечает ему девушка. — Что значит: «говорить или не говорить»? Я слушаю тебя. Говори откровенно.

Потупился сосед, задумался. Наконец, решился:

-    Мы с тобой, конечно, соседствуем не так уж давно. Ведь я приехал сюда и открыл тут лавку, когда ты ездил к своему дяде. И познакомились мы с тобой после твоего возвращения. Вот я и хочу, чтобы мы оставались друзьями, чтобы дружба наша крепла, а не обратилась во вражду.

-    Боже упаси!— воскликнула девушка. — О какой вражде может идти речь!

-    А ты слушай, — отвечает сосед. — Только дай прежде слово, что никому о моей просьбе не скажешь ни слова. Пусть разговор наш останется между нами.

-    Хорошо, — говорит девушка. И начал сосед свой рассказ:

-    Два дня спустя после того, как я перебрался в ваш город и открыл свою лавку, падишах сместил здесь прежнего даргу и прислал вместо него теперешнего — того самого, у которого ты успел дважды побывать в гостях. Меня на этих пиршествах не было. Но я бывал у него в доме несколько раз до твоего возвращения. И прослышал я, что вчера дарга говорил тебе те же слова, с которыми не так давно обращался ко мне.

-    С какими же словами обращался к тебе дарга?

-    Он прочил меня в женихи своей дочери.

Только хотела девушка раскрыть рот, как сосед перебил ее:

-    Знаю, ты спросишь сейчас, откуда мне может быть известно, о чем дарга говорил с тобой наедине. Скажу тебе и об этом. А когда уйду, ты посиди один, взвесь все, отмерь сто раз, обдумай хорошенько и что надумаешь — скажешь мне. О вашем вчерашнем разговоре с даргой сообщила мне его собственная дочь. Да будет тебе ведомо, до твоего возвращения я был тут самым молодым и самым богатым из купцов. Дарга знал об этом и надумал выдать за меня свою дочь. Поэтому приглашал он меня в гости. А однажды велел зайти к его дочери — показать ей бриллианты. Я пошел. Дочь его оказалась такой красивой, такой благородной, что я полюбил ее и привязался к ней всем сердцем. И она меня полюбила... Дали мы друг другу сердечную клятву. Но вернулся ты. Увидел дарга, что есть жених побогаче меня и изменил свое решение... Вот я и прошу тебя теперь...

-    Довольно, сосед! — прервала его девушка. — Не говоря больше ни о чем. Я все понимаю, и вот мое слово: девушка эта — твоя, а ты — ее. Вы принадлежите друг другу.

Ничего не сказал сосед, только глянул с благодарностью, тихо встал и ушел. А девушка наша задумалась: «Значит, у дочери дарги есть возлюбленный? Ну, что же, надо принять их сторону, действовать с влюбленными заодно».

И как раз в эту минуту показался в дверях лавки стражник:

-    Дарга велит принести самые лучшие драгоценности, дочь его желает себе кое-что выбрать.

Невеста Ибрагима обещала выполнить пожелание дарги. Стражник ушел.

Она побежала в лавку соседа и все ему рассказала.

-    Я понесу сейчас дочери дарги драгоценности, а там постараюсь улучить минуту, дам знать ей о нашем с тобой уговоре. Скажу ей, пусть тоже старается придумать что-нибудь. Мы должны повести это дело так, чтобы не проиграть его. Не то дарга в два счета расправится и с тобой и со мной: от человека, который родную дочь продает за бриллианты да золото, любого зла можно ждать.

Короче, набрал наш «Ибрагим» шкатулку дорогих бриллиантов, колец, серег и предстал перед взором господина дарги. Кликнул тот служанку, велел ей провести купца к дочери.

И говорит «купцу»:

-    Пусть выберет она там, что понравится, а ты зайди потом ко мне, потолкуем кое о чем за чаем.

Повела служанка девушку к своей госпоже. А девушка, хоть и не перекинулась со служанкой ни словечком, но по виду ее, по выражению лица догадалась, что она на стороне не дарги, а его дочери. Это ее обрадовало.

Из комнаты в комнату, из покоев в покои — пришли они к госпоже. Видит наша гостья, сидит дочь дарги, ждет, а сама укуталась в чадру и лицо вуалью закрыла.

Указала госпожа гостье место. Та села, раскрыла шкатулку, разложила перед хозяйкой перстни, кольца, серьги, браслеты, ожерелья бриллиантовые. Дочь дарги ни до чего не дотронулась, да только видно: понравилось ей драгоценное кольцо, и еще поясок золотой — взора от них девушка отвести не может.

А сама говорит:

-    Есть у тебя такой сосед по лавке — ювелир Ахмед. Знаешь ты его?

-    Знаю, — отвечает наша девушка. Выпростала дочь дарги из-под чадры руку:

-    Видишь? Вот это кольцо принес мне он. Гляди: чистой воды бриллианты. А твои камни – тусклые, словно грязное стекло.

Уж кто-кто, а наша девушка знала толк в драгоценностях. Сравнила она краем глаза кольцо Ахмеда и свое, видит: перстень, что она принесла, во стократ дороже. Смекнула — нарочно так говорит дочь дарги, дает понять, что кольцо, которое надел ей на палец Ахмед, ценнее для нее всех драгоценностей и колец в мире.

Показала потом хозяйка на поясок, который лежал перед ней:

-    И этот ничего не стоит в сравнении с тем, что приносил мне Ахмед. Нет, не могла бы я подпоясаться твоим поясом: больно ненадежен он. Да и поступки твои мне не нравятся. Ну что с того, что ты богатый купец? Разве к лицу соседу, вероломство?

-    Нет, ханум, — обращается к дочери дарги гостья. — Я не из тех, что способны на измену. Перед тем как идти сюда, говорили мы с соседом. Он мне все чистосердечно рассказал. Поверь, ханум, больше всего я желаю, чтобы кольцо Ахмеда всегда остава­лось на твоей руке, а пояс его — украшал твой стан.

-    Тогда чего же ради явился ты сюда со своими побрякушками? На что мне они? — недоверчиво спросила дочь дарги.

-    Ханум, — отвечает ей наша девушка. — Твой отец задумал выдать тебя за меня. Я знаю об этом. Знает и купец Ахмед, знаешь и ты — к чему скрывать? И если я осмелюсь ослушаться даргу —сама знаешь, он погубит и меня, и Ахмеда, и, может быть, даже тебя. Мы все втроем так должны повести дело, чтобы выиграть его.

Короче говоря, все трое соединили свои усилия. Но ни молодой купец Ахмед, ни возлюбленная его— дочь дарги не подозревали, что их верный друг — не юноша, а девушка.

Пусть они договариваются, а мы пока поглядим, что поделывает настоящий Ибрагим.

Оставили мы его в начале пути, когда выведал юноша у старухи тайну горы Энбергюх и направился туда за поясом, который похитила у него семикрылая ведьма.

Запахнулся Ибрагим потуже, застегнулся покрепче — и отправился в путь-дорогу! Ветром по долам, потоком по холмам, лавиной по горам идет Ибрагим, идет, стремится к Энбергюху...

Вот вышел он на равнину; душно в ней, жаром обдает его, дыханье спирает — с каждым шагом все горячей да горячей. Вот уж вихрь огненный впереди обжигает путника, пламенем опаляет... совсем уж невтерпеж стало. Понял Ибрагим — права была старуха. Подался вперед еще немножко — ноги не слушаются...

Разодрал он одежду на груди, стиснул зубы, зажмурился, бросился вперед: будь что будет!

Градом льется пот с Ибрагима, катится в сорок ручьев, а юноша все идет, идет — нет ему пути назад. Еще шаг, еще один, еще... чувствует Ибрагим: вроде спадает жара...

Смекнул Ибрагим, что миновал первое препятствие, о котором говорила ему старуха. А вот и костер — полнеба огнем застилает, кольцами дым завивает. Над костром котел высится, точь-в-точь такой, как старуха сказывала – большущий-пребольшущий, грохочет-клокочет, гудит-бурлит.

Воспрянул духом юноша, устремился к костру, а приблизился— обошел его справа, как старуха учила, видит: яблоня в расселине растет, на яблоне — яблоко, красное-красное.

Выхватил Ибрагим меч, бросился к скалам, подскочил, что было силы, вверх, взмахнул мечом — сбил с ветки яблоко!

Разлетелось оно пополам, упали половинки на землю. В тот же миг забушевал, взметнулся ввысь столб пламени, все кругом дымом застлало.

Ухнула земля, словно раскололась на куски. Померещилось Ибрагиму: конец света. Только видит вдруг: ринулись на него со всех сторон дивы, драконы, страшные змеи ползут.

Прислонился Ибрагим спиною к скале, покрепче сжал в руке меч и принял бой. С яростным кличем принялся он рассыпать удары. Закипела схватка, забушевала, полегли чудища вокруг. Видит Ибрагим: дракон нацелился на него, вот-вот стозубой пастью схватит его, растерзает. Не растерялся юноша, вовремя увернулся, вонзил меч дракону под левое ребро. Брызнула из раны кровь, заревел дракон — мороз побежал по коже у Ибра­гима от жуткого рева. Зажмурился наш молодец. А когда открыл глаза — что такое? Нет ни дракона, ни дивов, ни чудовища; ни котла, ни костра. Тихо-тихо кругом. Бьет из земли родник, журчит, звенит. А в том месте, где ключ ручьем разливается, — плот. На плоту — заветный пояс.

Кинулся Ибрагим к ручью, прыгнул на плот. Только протянул руку — пояс взять, да не тут-то было!

Чья-то хищная когтистая лапа сзади схватила юношу за плечо, и взмыл он вверх. Поднял Ибрагим голову, а перед ним ведьма семикрылая — нижней губой землю метет, верхней губой — небо скребет. И понесла ведьма юношу под самые облака.

«Пробил мой смертный час,— думает Ибрагим, — видно, так уж у меня на роду написано». Закрыл глаза, затаил дыхание — вот-вот она его отсюда сбросит вниз. А ведьма семикрылая подняла его выше облаков и говорит:

-    Да облачится твоя мать в траур, Ибрагим! Мало того, что украл ты пояс у моего сына, мало того, что ты отнял у него жизнь, мало того, что ты убил еще и другого моего сына, ты осмелился вдобавок потушить мой костер! Не чаяла я тебя и в небе поймать, а ты на земле мне в руки попался. Ты, я вижу, храбрый парень. Выбирай: либо выручи меня из беды, либо сброшу тебя вниз головой.

-    А что это за беда такая? — спрашивает Ибрагим.

-    Есть у меня лютый враг — белый див. Отравил он мне всю жизнь. Свет не мил мне из-за него. Не в силах я сама с ним справиться, но знаю: смерть ему грозит лишь от рук того, кто может костер мой погасить. Ты погасил мой костер, ты один только и способен с белым дивом сразиться. Убьешь его — отдам тебе пояс, и самого на родину доставлю. Нет — погибнешь от моих рук.

-    Хорошо, — промолвил Ибрагим. — Сражусь с твоим врагом. Согласен.

Взяла его колдунья на одно из крыльев, поднялась выше са­мых высоких туч, унесла далеко-далеко на восток.

Долго ли летели они, коротко ли — откуда знать Ибрагиму? Да только вдруг колдунья говорит:

-    Гляди Ибрагим, вон он — белый див движется.

Глянул Ибрагим вниз — обомлел от страха. Не див — огромная белая гора по земле идет.

Колдунья пролетела дальше, опустилась на окраине города и говорит:

-    Белый див живет в пещере под горой. Там ты его и найдешь.

Сказала это, взмахнула всеми семью крылами, унеслась.

Понурил Ибрагим голову, побрел в сторону города. Опустились сумерки, стемнело — хоть глаз выколи. Куда пойдешь в такую ночь?

Постучался юноша в первую попавшуюся дверь. Вышел из дверей белобородый старик. Ибрагим поклонился:

— Салам-алейкум. Не примете ли гостя? — спрашивает.

 А старик отвечает:

-    Да разрушится дом, где не бывает гостей. Милости прошу. Ввел старик гостя в дом. Встретил здесь Ибрагима юноша, поднялся учтиво, приветствовал его, пригласил сесть. Уселись все трое.

Стал расспрашивать старик, чей родом Ибрагим, откуда он, куда путь держит. Все рассказал Ибрагим, что пришлось ему перенести, не сказал только, для чего он здесь появился.

Старик спрашивает, Ибрагим отвечает, а юноша, который с ними сидит, слушает да вздыхает.

Не выдержал Ибрагим:

-    Я все рассказал. Позволь мне спросить, почему ты так печален, что так горько вздыхаешь?

Снова вздохнул юноша:

-    И мне пришлось перенести почти то же, что и тебе. В одном только разница: ты храбрее меня.

Встал тут старик и говорит:

-    В самый раз нашли вы друг друга. Побеседуйте пока, а я пойду приготовлю поесть-попить.

Прошел старик в другую комнату. А юноша устроился поудобнее и начал свой рассказ:

-    Я тоже, как и ты, сын богатого купца. Родился я далеко отсюда. А несколькими годами позже у дяди моего, который жил здесь, в этом городе, появилась на свет дочь. Нас сразу помолвили.

Учиться отец меня отдал самому знаменитому в наших краях мудрецу. Мудрец этот учил меня понемногу тому, что сам знал. А знал он, видимо, много. Только женщин учитель мой терпеть не мог. «Женщина — трусливое, вероломное, хитрое, злое существо,— поучал он. — От женщин никогда не жди добра». Учитель столько раз повторял эту мысль, пока не внушил ее и мне. И я возненавидел женщин, стал избегать и презирать их.

Ничто не вечно на этой бренной земле. Умер мой отец. Но мудрец научил меня только книги читать да вино пить. И больше ничему не обучил. Сколько ни старалась мать, сколько ни билась она, чтобы я купцом сделался, либо иным каким ремеслом занялся — ничего не добилась. Друзья-приятели вконец сбили меня с толку. Что ни день — веселье, что ни ночь — вино да песни. Стало потихоньку да помаленьку уплывать мое богатство из рук.

  Не пережила этого мать, отдала богу душу. Прослышав о беде, приехал дядя. Как ни стремился он наставить меня на путь истинный — ничего не вышло: учитель мой в свое время еще более стараний вложил, дабы внушить, мне мысль, что мир этот — изменчив, а женщины — непостоянны, как мир. Напомнил мне дядя: дескать, помолвлены мы с его дочерью. Но я стоял на своем.

Уехал дядя ни с чем. За несколько лет пропили мы с приятелями все наследство. Стал я нуждаться в хлебе насущном. Все отвернулись от меня. Продал я за бесценок последнюю одежонку, напился пьяным, забрел вечером на кладбище. Отыскал могилу отца, чтобы проститься с ним навеки здесь, на земле, перед встречей на том свете. Наплакался я вволю, вытащил кинжал и уже замахнулся, чтобы в сердце себе вонзить, как чья-то силь­ная рука крепко ухватила меня сзади за локоть.

Рванулся я, напрягся, но вырваться сил не хватило. Оглянулся, вижу кто-то в черном стоит. Замахнулся я было на него, но такую пощечину получил, что полетел я кувырком, распластался и лежу. А когда открыл глаза, увидел себя уже здесь, вот в этой самой комнате, где мы сейчас с тобой сидим. Смотрю: старик наш надо мной склонился. Спрашиваю:

-    Где я? Кто меня сюда принес? А старик объясняет:

-    Это дом твоей двоюродной сестры. И принесла тебя сюда она сама.

-    Как раз в эту минуту открывается дверь, входит некто в черном. Я, конечно, сразу узнал: это он, а точнее — она схватила меня за руку тогда, на могиле отца.

Женщина в черном с достоинством подходит ко мне, садится рядом на скамеечку и говорит: «Да будет тебе известно, что я — дочь твоего дяди, твоя двоюродная сестра». И с этими словами достает мой кинжал и бросает его на пол. Я тут же вспомнил: на кладбище в тот вечер была луна, и при лунном свете мне бросился в глаза бриллиантовый перстень, сверкнувший на пальце руки, хлестнувшей меня по щеке.

Двоюродная сестра посидела, помолчала немного, а потом сказала:

-    Ты отверг меня, когда мой отец, а твой дядя приезжал за тобой, уговаривал тебя жениться на мне. Ты ответил тогда, что все женщины — вероломные, робкие, глупые существа. И что женщина — причина всех зол. Отец тогда не перенес твоих слов. Он умер. Среди тех, с кем водился ты, не было ни одной женщины. Вокруг тебя были только мужчины, как ты считал — такие же умные, смелые, преданные, как ты сам. И что же? Вот до чего довели они тебя.

Я готов был со стыда провалиться сквозь землю. А двоюродная сестра моя продолжала, указывая на старика:

-    Этот человек выпестовал, вырастил в свое время наших отцов — твоего и моего. Потом он нянчил меня. И теперь все свое добро-богатство передала я в его руки. Днем ты станешь ходить с ним вместе в лавку, вечером — с ним же вместе возвращаться домой. Я переезжаю в другой город. Но всегда буду справляться о вас. Если вновь примешься за старое — то, клянусь духом покойных отцов — и твоего, и моего, — не дам запятнать честь нашего с тобою рода: той же самой рукой, которой вызволила тебя из объятий смерти, отправлю тебя к праотцам!

Сказав это, она поднялась и вышла. Кинжал остался. Но что кинжал? Слова ее кололи острее кинжала.

Спустя несколько дней я встал на ноги. Все время, пока я лежал, старик не оставлял меня одного. И после этого он, как велела двоюродная сестра, уводил меня утром в лавку, и мы возвращались с ним под вечер. А по ночам он рассказывал мне о том, что успел повидать за свою долгую жизнь.

Прошло еще некоторое время, и у нас остановился красивый молодой человек. Старик объяснил мне, что это сын его сестры, большой любитель охоты. Неделями, месяцами, оказывается, бродил он по горам и долам. А как возвращался в город — все время проводил у нас. Я рассказывал старику и его племяннику о том, что вычитал в книгах, они делились со мной пережитым.

Однажды вечером, когда мы, сидя дома, коротали время вдвоем со стариком, отворилась дверь, на пороге показалась моя бывшая нареченная. Она была все в том же черном одеянии, с вуалью на лице. Словно какая-то неведомая сила заставила меня вскочить с места. Я почтительно приветствовал двоюродную сестру. Та прошла и села.

Спасибо тебе, дядюшка! — обратилась она к старику. — Ты вырастил, воспитал отца и дочь. А теперь учишь уму-разуму двоюродного брата моего.

Старик ничего не ответил.

-    И тебе спасибо за то, что чтишь совет дядюшки, — продолжала девушка, обращаясь ко мне. — Скажи-ка, братец, а что ты теперь думаешь о женщинах? Не изменил своего мнения о них?

Я смутился, покраснел.

-    Вы доказали мне, что среди женщин, как и среди мужчин, есть плохие, но есть и очень хорошие, — ответил я. — А доказательство такое убедительное, что спорить не приходится, ибо есть хорошая женщина — вы, и есть плохой мужчина — я.

Двоюродная сестра рассмеялась. Дядюшка принялся хвалить меня.

-    Знаешь, что? — говорит он девушке. — Было бы твое согласие— женили бы мы твоего братца.

А девушка отвечает:

-    Дело ваше. Хотите — жените. Я всегда готова справить ему свадьбу.

Она поднялась и ушла. А я сказал старику:

-    Ведь у меня нареченная есть.

А он будто не понял, о чем я речь веду.

-    Кто же, — спрашивает, — твоя нареченная?

-    Да она же сама. Мы еще с детства с ней помолвлены. И отвечает мне старик:

-    Замужем она...

-    Об остальном, Ибрагим, я тебе расскажу покороче : время позднее, а тебе с дороги передохнуть надо. Итак, — продолжил свой рассказ юноша, — дом у нас очень большой. Одна половина принадлежит нам, другая — чужая. По ту сторону дома есть улица. Раз-другой провел старик меня по той улице, и заметил я однажды в окне девушку, писаную красавицу.

Увидел я ее — словно к земле прирос. Нет, не потому только, что приглянулась она мне. Была еще одна причина: девушка поправляла занавеску на окне, и на пальце ее сверкнуло кольцо, очень уж похожее на кольцо моей двоюродной сестры. Да и сама она немного на нее походила. А еще больше — на кого бы ты думал? — на племянника старика, с которым мы долгие вечера коротали.

Девушка быстро занавеску задернула. Вижу: старик тоже вроде успел заприметить ее. Спрашиваю:

-    Дядюшка, кто это? А он:

-    Соседка. Что, нравится тебе?

-    Очень, — говорю.

Огляделся старик — не слышит ли нас кто, шепчет мне в ухо:

-    Не проговорись об этом ни двоюродной сестре, ни племяннику моему, пусть между нами будет: согласен я, чтобы женился ты на этой соседке. Очень она хорошая девушка. Я завтра пошлю за сестрицей твоей, пусть придет, потолкуем. Да только не даст согласия она. И племянник мой против будет. Но ты крепко стой на своем. Так прямо и говори: либо на этой девушке, либо, мол, вовсе ни на ком не женюсь.

-    Хорошо, — говорю. — Только почему же не согласятся двоюродная сестра моя и твой племянник? Им-то что?

-    Это тайна, — отвечает старик.

-    Что за тайна? Нельзя ли раскрыть ее?

-    Нет, — говорит, — сейчас нельзя.

-    А когда можно?

-    После свадьбы твоей.

В тот же день старик послал за двоюродной сестрой. Вечером племянник его пришел, стал отговаривать меня от женитьбы. Долго он отговаривал, да не послушался я его.

А наутро приехала двоюродная сестра. И до самой полночи проговорили мы с ней.

Спорили, спорили, и не выдержал я:

-    Як вам в услужение не нанимался, чтобы все за меня решали. Есть на моей совести грехи, не спорю, но вы-то сами худший поступок совершили: нареченного своего бросили, за другого замуж пошли!

Тут уже ничего она сказать не могла. Поднялась уйти, а старик еще раньше вскочил *на ноги:

-    Стой! — кричит. — Садитесь оба. Имею и я какое-то право хоть слово в этом доме молвить, или нет уже у меня никаких прав? Знайте же: либо оба должны вы сейчас со мною согласиться, либо ноги моей больше здесь не будет!

Видим мы, плохо дело. Крепко рассердился старик. Сидим поэтому да помалкиваем оба. А старик продолжает:

-    Это я посоветовал ему жениться на девушке, что по соседству с нами живет. Я даже нарочно водил его несколько дней по той улице, чтобы показать ее ему.

Тут двоюродная сестра снова хотела сказать что-то, но старик опять перебил ее:

-    Погоди! Попробуй только—раскрой рот, скажи хоть слово поперек моего — ни минуты не останусь больше тут.

А потом обернулся ко мне и говорит:

-    Сынок, услышь и знай: твоя двоюродная сестра — это и есть мой племянник. Она же – и девушка, которая так понравилась тебе. И вовсе она не замужем.

Сказал старик, снял с лица двоюродной сестры черное покрывало, отбросил его прочь. Оказывается, с нашей стороны дома был ход на ту половину. И двоюродная сестра моя никуда не уезжала, а всегда жила там. Она, можно сказать, все время была с нами. Иной раз заходила к нам в черном одеянии, в другой — в одежде юноши, под видом охотника, племянника старика.

Поженились мы, стали счастливо жить-поживать. Да не долго длилось наше счастье...

-    А что с ней? — спрашивает Ибрагим. — Где теперь твоя суженая?

-    Вот уже два месяца, — отвечает юноша, — как нет ее. Исчезла бесследно. Где я только ни искал ее, чего только ни делал — все нет ее и нет. И след простыл.

Только успел сказать это юноша, вошел старик, принес поесть-попить. Поужинали они втроем, чем бог послал, улеглись спать, ничего не сказав друг другу.

Наутро Ибрагим говорит юноше:

-    Трудное у меня сегодня дело впереди. Ухожу. Не вернусь до вечера — больше не ждите. Значит, нет уже меня в живых. А вернусь цел-невредим — не уйду отсюда до тех пор, пока не разыщу твою жену и не соединю вас вновь.

Сказал это Ибрагим и ушел. Долго ли шел он, коротко ли, добрался наконец до склона горы. Поискал, нашел колодец, про который ведьма сказывала, спустился вниз. Видит: ход сворачивает влево. Пошел Ибрагим по нему, привел его тот ход прямо в пещеру. А в пещере той девушка подвешена к потолку за косы. Проколота левая пятка девушки будто иглой, из раны кровь сочится, капля за каплей. И падают капли те в золотую чашу, что поставлена внизу.

Увидела Ибрагима девушка, говорит:

-    Уходи отсюда, юноша, беги скорей, несчастный, пожалей себя, появится тут див, выпьет твою кровь, обглодает кости.

А Ибрагим, ни слова не проронив, сел дива поджидать. Вот заколебалась земля, закачалась, пошла ходуном под ногами, загудело, загремело, задрожало – показался див. Заметил Ибрагима, вытянул лапы, ринулся па него.

До самого вечера боролись они. То див клонил Ибрагима к земле, то Ибрагим — дива. Но не мог одолеть окончательно ни тот, ни другой. Наконец Ибрагим собрал все свои силы, ухватил дива за шею, перекинул его через себя.

Грохнулся тот оземь и пока успел вскочить, схватил Ибрагим золотую чашу, плеснул, как советовала ведьма, кровью прямо диву в глаза.

В тот же миг ослеп див. Вскочил Ибрагим ему на грудь, выхватил меч из ножен... Но что это? Исчез див. Видит Ибрагим: лежит на этом месте без чувств его невеста!

Дрогнул меч в руке юноши, но послышался в этот миг из-за облаков голос ведьмы:

-    Бей его, не жалей! Не то сейчас тебя растерзает! Зажмурился Ибрагим, воткнул меч в глаза своей невесты, отрубил голову ей. Смотрит — а это и в самом деле див. Спустилась тут в пещеру ведьма-летунья, взяла посудину побольше, наполнила ее кровью дива, протянула Ибрагиму:

-    Возьми. Что ни окропишь ты этой кровью, все обратится в золото. Ты убил белого дива, хотя он и думал обмануть тебя, приняв обличье твоей невесты. А эта девушка — двоюродная сестра того юноши, в чьем доме ты ночевал сегодня и который так горюет сейчас по ней. Див-злодей похитил ее и спрятал здесь, в пещере.

Повел Ибрагим девушку домой. Потом сел на крыло колдуньи и мигом примчался в родные места. Тут ведьма и пояс ему волшебный отдала.

Объявился подлинный Ибрагим, сдал ему мнимый Ибрагим — невеста его — все дела. Достигли предела своих желаний и наши герои, и купец Ахмед.

Сорок дней — сорок ночей справляли они свадьбу. И я там был, плов ел, руками брал, на язык клал, а в рот не попало. Ешьте и вы на здоровье!

Живите сто лет, а я — дважды по пятьдесят. Будьте здоровы, а я и так здоров.

 

 

ЖАДНЫЙ ХАН И УМНЫЙ ЮНОША

Жил-был на свете давным-давно жадный хан. У него был большой табун лошадей. Были в его табуне кони всех известных в мире пород. Многие завидовали хану, обладателю таких поро­дистых скакунов. Охраняли ханских лошадей сильные и смелые табунщики. Летом присматривать за табуном не представляло особого труда, а зимой было тяжело.

Однажды в краю, где жил хан, наступила суровая зима. Дули снежные бураны. На расстоянии вытянутой руки ничего не было видно. Хан никак не мог найти табунщиков — никто не соглашался охранять коней в такую стужу. Тогда кликнул клич хан, что за день службы отдаст любого коня из табуна. Многие юноши, которые мечтали о хороших скакунах, вызвались стеречь табун, но все, кого хан брал на службу, замерзали в степи в первую же ночь. И радовался этому жадный хан, и боялся: если дело пойдет так и дальше, то вскоре в округе не останется никого, кто мог бы присмотреть за табуном.

И вот пришел к хану юноша, высокий и сильный, и говорит:

-    Хан, что ты дашь мне, если я присмотрю за твоим табуном эту ночь?

-    Подарю тебе лучшего своего коня, — ответил хан.

На том договорились и разошлись. Юноша пришел домой, надел оставшиеся от отца бурку, мохнатую папаху, шерстяные носки и направился к ханскому загону. Конский топот и ржание разносились далеко окрест. Сначала юноше стало страшно, потом вспомнил он о мужской гордости и приободрился. Во что бы то ни стало, решил он выполнить уговор с ханом. Встал юноша у входа в загон, но чуть погодя чувствует, что замерзает. Оседлал он одного из коней, вскочил на него. Стал скакать на коне перед загоном — туда и обратно, до тех пор, пока не согрелся. Теперь мороз был ему не страшен. И вот слышит, запели петухи в селе. Обрадовался, что наступило утро. Вскоре прибыл хан со своими людьми, чтобы поглядеть, жив ли табунщик. Видит, жив, ходит перед воротами в загон. Увидел хана и говорит:

-    Хан, я выполнил уговор, теперь твой черед. Давай коня.

Смутился хан от этих слов, но не подал виду.

-    Как же ты в такой мороз остался жив? — спросил он.— Да и охранял ли ты мой табун?

-    Конечно,— ответил юноша. — Всю ночь я был здесь, а иначе растащили бы всех коней из твоего табуна.

-    Ну, если так, докажи, что ты не отлучался всю ночь.

-    Сегодня на окраине села горел дом,— говорит юноша.— Весь народ сбежался тушить пожар. Не веришь, спроси любого. Мне все было видно отсюда, с возвышенности.

-    Значит, ты спасся от смерти благодаря теплу от пожара,— заявил хан, — поэтому никакого коня тебе не полагается.

Отвечает юноша:

-    Ну что ж, хан, не надо мне никакого коня, но возьми меня как-нибудь с собой на охоту.

-    Я согласен, — сразу же обрадовался хан этой легкой замене.— Мы завтра идем на охоту. Собирайся, пойдешь с нами.

Наутро хан со всей своей свитой, взяв юношу, отправился на охоту. Долго ли, коротко ли, дошли они до густого леса. По пути забили они много куропаток, фазанов, турачей.

-    Пора отдохнуть немного, — предложил хан, — перекусить. Хан поручил юноше зажарить несколько куропаток. Юноша взял куропаток, взобрался с ними на высокое дерево, наколол их на голые ветки и спустился вниз. Под деревом он развел слабый огонь.

-    Добрый хан, куропатки скоро зажарятся, — доложил он хану.

-    Ты, парень, с ума сошел, что ли? — удивился хан. — Где это видано, чтобы от огня двух-трех прутьев на земле шашлык на верхушке дерева сготовился?

Улыбнулся юноша:

-    Меня этому научил самый достойный человек округи.

-    Да как же может быть такое? — возмутился хан.

-    Ну, если такое невозможно, то как же огонь на окраине села мог согреть табунщика у твоего загона?

Припертый к стенке хан промолчал, опустив голову. Испугался хан, что юноша расскажет обо всем людям, и он станет посмешищем. Ничего не оставалось хану, как отдать юноше обещанного коня.